– Войдите!

Появился молоденький монашек-боливиец.

– К вам пришли, – объявил он.

– Пусть войдут, – сказал Маски своим сочным басом.

Монашек собирался что-то добавить, но американец рукой указал на дверь. Этих молодых все время приходится погонять.

Отец Маски машинально провел рукой по бороде.

Лукресия вышла из машины в тот миг, когда Моника Искиердо позвонила в дверь монастыря. Святая обитель была зажата зданием современной архитектуры с одной стороны, и страшно шумной стройплощадкой – с другой.

Никто не обратил внимания на подошедшую сзади к Монике женщину. Она спокойно вынула из сумочки крошечный автоматический пистолетик вороненой стали и приставила его к затылку вдовы Искиердо.

– Если крикнешь, – тихо произнесла она на прекрасном каталонском наречии, – если двинешься, твои бл...ские мозги будут на стене.

Перепуганная вдовица стояла, как парализованная. Лукресия была ей совершенно не знакома. Пистолет покинул затылок и уткнулся в бок. Лукресия взяла Монику под руку и предупредила:

– Когда откроют дверь, скажешь, что я с тобой.

Во рту у вдовы пересохло. Она поспешно кивнула головой. Лукресия посмотрела на сидевшего в машине Малко с победоносным видом.

Бритоголовый монашек с густыми, как куст самшита, бровями открыл дверь. Он жадно и мрачно оглядел женщин. Пистолет теснее прижался к бедру доньи Искиердо.

– Мы к отцу Маски, – сказала она. – Он нас ждет.

Монашек улыбнулся и, не сказав ни слова, закрыл дверь. Донья Моника воспользовалась моментом, чтобы спросить:

– Что вам надо?

Лукресия ответила:

– Скоро узнаешь.

Вдова снова замолчала. Пистолет гипнотизировал ее, и единственное, о чем она могла сейчас думать – это о том, как бы не погибнуть ни за что ни про что. Она посмотрела на полицейского-регулировщика, стоявшего в трех десятках метров на углу авеню Камачо и улицы Лойясы. Но у того были свои заботы.

Выйдя из машины, Малко приблизился к женщинам. Увидев его, Моника вскрикнула:

– Вы?!

Дверь открылась и опять показалась заискивающая физиономия монаха, который и пригласил их войти. Присутствие Малко, он заметил слишком поздно, чтобы задавать вопросы и сказал себе, что это, в конечном счете, не его дело.

В монастырских коридорах стояла прохлада и тишина. Лукресия шагала, ни на миллиметр не отпуская своей заложницы. Стушевавшись, монашек пропустил их в просторную комнату, окнами выходившую на внешний сад обители.

– Отец Маски сейчас вас примет, – елейно улыбнувшись, проблеял он и неслышно заскользил по каменным плитам.

Лукресия подтолкнула донью Искиердо вперед.

Отец Маски увидал сначала только женщин и в душе решил, что деликатная донья Искиердо привела с собой подругу, чтобы не смущать покоя его души. Затем он заметил и Малко. Увидев троих человек вместо одного, он забеспокоился.

Рисковать в таком деле было нельзя.

– Кто вы такие? – спросил он.

Малко ответил по-немецки:

– Друзья Клауса Хейнкеля.

Маски вздрогнул: для него Клауса Хейнкеля не существовало, был только Клаус Мюллер.

Американец был человеком решительным. Одним прыжком он достиг сейфа, захлопнул его и быстрым движением пальца смешал код. Главное было сделано: теперь даже специалисту понадобилось бы несколько часов, чтобы открыть дверь тайника.

Обернувшись, святой отец схватил приготовленный для доньи Искиердо конверт и прижал его к груди.

– Что вам угодно? – громко спросил он. – Кто вы?

Нервы у доньи Искиердо не выдержали, и она разрыдалась. Оставив ее, Лукресия наставила на отца Маски пистолет, которым только что угрожала Монике. Малко тоже извлек одолженный у Лукресии огромный кольт 45-го калибра. Он горько сожалел, что не взял своего миниатюрного пистолета, который при большой эффективности производил значительно меньше шума.

Отец Маски презрительно усмехнулся:

– Вы, как я вижу, бандиты. Ну что ж, чтобы забрать этот конверт, вам понадобится меня убить.

Малко выступил вперед:

– Мы не грабители, и эти деньги нам не нужны. Нас интересуют документы. Вы знаете, что тот, кому они принадлежат – военный преступник.

Маски мотнул головой:

– Единственное, что я знаю, так это то, что вы наставили на меня пистолеты и что вы – бандиты. Если хотите доказать обратное, выйдите отсюда, а я – так и быть! – забуду эту вашу постыдную попытку меня запугать.

Малко едва сдержался от страстного желания взбить длинную белую бороду «падре».

– Ваш монастырь, – произнес он, – знаменит тем, что в нем в последнее время нашло приют немалое количество самых злостных военных преступников. Вам бы следовало быть скромнее. Давайте сюда бумаги, иначе применим силу.

– Силу!?

Борода отца Маски ощетинилась, как шерсть на разъяренном коте. Он схватил с письменного стола нож для бумаги и наставил его на Малко.

– Ну! Применяйте силу! – взревел он.

Донья Моника неожиданно очнулась.

– Не давайте! Не давайте им документов! – заголосила она. – Это еврейские агенты. Они уже совершили нападение на дона Федерико.

– Не бойтесь! – ответствовал святой отец. – Господь с нами! Он защитит!

И тут же заорал во всю глотку:

– Караул! На помощь!

Довольный собой, он взглянул на Малко и Лукресию.

– С минуты на минуту явится полиция и вас арестуют, – нравоучительным тоном продолжал он. – И вы увидите, что боливийские тюрьмы – это вовсе не смешно.

Малко подошел и сделал попытку отобрать конверт. Нож для бумаги скользнул по его лицу.

– Изыди, сатана, коммунист! – завопил святой отец.

Левые экстремисты уже подкладывали бомбу в его автомобиль, и его преподобие свято возненавидел все, что отдавало коммунистами.

Малко заколебался. Времени было в обрез. Своим криком Маски сейчас всех переполошит и придется бежать. Ничего хорошего от людей майора Гомеса ожидать не приходилось.

Он направил кольт на «падре».

– Я буду вынужден в вас стрелять, – сказал он.

Вдруг, сделав шаг вперед, Лукресия вытянула руку и прицелилась. Прогремел выстрел, и хозяин седой бороды взвыл.

На высоте колена на белой сутане показалась кровь. Не выпуская из рук конверта, отец Маски повалился вперед. Боль и страх спорили за место на лице его преподобия. Прохрипев ругательство, он схватился за голень.

Лукресия подошла ближе, держась, однако, на достаточном расстоянии от ужасного ножа для бумаги.