сомнения, дала бы исчерпывающее описание слабых черт бывшего возлюбленного. Но тогда, в сумбуре первых месяцев студенчества, роман с Эндрю отвечал самым неотложным потребностям Изабель, так что никаких неприятных мелочей она попросту не замечала.

Но Эндрю сам запалил фитиль под фундаментом своего романа с Изабель. Она не замечала недостатков Эндрю, пока страдала от эмоционального вакуума, но стоило тому заполнить этот вакуум, как она успокоилась – и начала все более ясно различать изъяны своего партнера. То же самое нередко происходит с голодным туристом, заскочившим в придорожный ресторан. Заморив червячка, он вдруг замечает, что оставшиеся на тарелке овощи безобразно переварены, мясо слишком соленое, а интерьер столовой просто ужасен. По иронии судьбы, способность видеть чужие слабости возвращается к нам лишь после того, как мы наберемся сил и обретем уверенность в себе благодаря великодушию этих несовершенных личностей.

Надеясь спровоцировать грубую, но естественную реакцию, Изабель вела себя все более несносно. К сожалению, эта тактика приводила к обратному результату – когда Изабель хандрила, Эндрю окружал ее заботой и вниманием. Он спрашивал, что ее беспокоит, и искренне старался разобраться в ее замысловатых объяснениях.

– Если я правильно тебя понимаю, ты хочешь, чтобы мы были ближе, но на самом деле не сближались? – повторял Эндрю, напоминая студента, заучивающего китайские иероглифы.

– Ох, я не знаю, чего хочу. Мне просто нужно побыть одной, – отвечала Изабель. Как и он, она совершенно запуталась в ситуации, в которую они оба вложили столько чувств, но которая, непонятно почему, просто сводила их с ума.

Их история катилась под уклон, и Изабель не пыталась этому помешать. Если в начале отношений за каждой ссорой следовал умиротворяющий разговор по душам, то теперь перемирие скреплялось лишь пожатием плеч или постельными упражнениями.

– «Может, ты боишься своих чувств?» – как-то спросил меня Эндрю, – вспоминала Изабель. – На что мне следовало ответить: «Я не боюсь чувств как таковых, просто не хочу испытывать их к тебе».

Это нежелание отчасти объяснялось тем, что и характер, и окружение Изабель существенно изменились. Учеба в университете придала ей уверенности; теперь она водила дружбу с людьми, в сравнении с которыми Эндрю выглядел до тошноты благоразумным. Если ей хотелось куда-то пойти, он всегда отвечал, что до сих пор им было достаточно хорошо вдвоем, и предлагал сыграть для него музыку, которую она предпочла бы послушать в клубе.

Возможно, не встреть Изабель этих новых друзей, все было бы иначе. Она с нежностью вспоминала бы Эндрю – как идиллический роман, который сходит на нет, когда люди покидают тихий курорт, где он зародился. Совместимость, причину которой мы предпочитаем искать в психологии, возможно, куда проще объяснить окружающей средой. Некоторые отношения остаются стабильными лишь потому, что один партнер открывает другому лишь часть своих характерных черт, так что о существовании остальных тот и не подозревает. Скажем, два человека, лучшие друзья в городе, где они дважды в неделю вместе обедали, на неделю отправляются в туристический поход и обнаруживают друг в друге неизвестные ранее малоприятные особенности – после чего ни о каких обедах уже и речи быть не может. Это типичный пример совместимости в строго определенных обстоятельствах. Представьте себе богача, который так привык видеть вокруг лишь улыбающиеся лица, что забыл о связи улыбок и денег. Он искренне верит в свое обаяние, а когда его внезапно настигает банкротство, с понятным недоумением обнаруживает, что все эти улыбки вовсе не были естественной реакцией окружающих.

Изабель не могла объясниться с Эндрю начистоту из-за постыдного страха перед одиночеством – страхом, который заставлял ее крепко держаться за то, что ей все-таки нравилось в их отношениях. Осознав наконец, что Эндрю совсем не такой, как она думала, она была весьма далека от того, чтобы хладнокровно заметить: «Что же, Маунтбаттен[56] не тот герой, каким я его себе представляла». После этого Изабель оставалось бы только покинуть своего Маунтбаттена и надеяться, что ему найдется замена, – но она не решалась этого сделать, пока не встретила Гая.

Гай – журналист, пишущий о музыке, – пригласил ее на вечеринку после пресс-конференции, а по пути домой поцеловал в какой-то подворотне в Сохо. Он обещал позвонить, но не сделал этого, а если звонила она, его всякий раз не оказывалось на месте. И когда Изабель уже потеряла надежду, он вдруг появился в дверях ее комнаты с букетом роз и рассказом о неожиданной командировке в Манчестер. Желание усыпляет подозрения, и они трижды трахнулись на ее кровати.

– А после этого, – улыбнулась Изабель, – я поняла, что в наших отношениях с Эндрю пора ставить точку.

Сказать об этом честно у нее не хватило духу, поэтому Изабель заявила, что ей нужно больше времени уделять учебе. Она полагала, что Эндрю легче перенесет разрыв, причиной которого будет прилежание, а не какой-то журналист; в этом случае ему не придется мучительно копаться в себе, чтобы понять, чем же он ей не угодил.

– Он даже спросил меня, не считаю ли я, что он плох в постели.

– И что ты ответила?

– Сказала: не неси чушь, в постели все было очень мило.

– И?

– Он прицепился к слову «мило». Должно быть, хотел, чтобы я выразилась сильнее.

Изабель чувствовала себя виноватой и поэтому стремилась, чтобы они с Эндрю остались друзьями. В отличие от полного разрыва, такой исход позволил бы ей по-прежнему наслаждаться положительными качествами Эндрю (к примеру, умением вести беседу), но не видеть его в своей постели, а часы подводника – на прикроватном столике. Да, она считала его занудой, но все равно хотела бы с ним встречаться. Ей не нравилось, когда люди уходили из ее жизни. Она вспомнила, как в последний школьный день записала телефон Ивонн Доулер – девушки, которую всегда старалась избегать. Нет, Изабель не планировала встречаться с ней, но в то же время не хотела исключать такой возможности.

В результате Изабель и Эндрю несколько раз съездили в Кью-Гарденс [57] и погуляли вокруг Блумзбери.[58] Что вполне устраивало Изабель, а вот Эндрю видел в этих встречах лишь неловкие попытки наладить разорванные отношения. И лишь когда он попытался поцеловать ее на станции Лестер-сквер, Изабель поняла, что дружбы не получится.

Когда Изабель умолкла, я задумался о том, как выглядели бы эти же события, если бы мне довелось услышать о них из уст Эндрю О’Салливана. История, рассказанная по ту сторону границы, отделяющей жертву от палача, наверняка не имела бы с этой ничего общего. Вместо нелепого мягкотелого типа, вооруженного часами для дайвинга, в ней могла бы фигурировать женщина, которая сама не знала, чего хочет, ветреная и неверная. У этой вертихвостки, возможно, также имелся какой-то предмет, игравший для Эндрю роль пресловутых часов. Но, поскольку рассказчицей была Изабель, внутренний цензор – наша природная слепота к тому, за что другие клеймят нас, едва мы поворачиваемся к ним спиной – позаботился, чтобы об этом она не упоминала.

Опять же, многообразие способов, с помощью которых один человек может бросить другого, означает, что жертвой совсем не обязательно бывает тот, кого решительно выставили из квартиры. Иногда мы сами мечтаем собрать чемоданы, но подсознательно убеждаем партнера сделать это за нас.

Раздражение, которое Эндрю вызывал у Изабель, смущало ее, потому что она чувствовала – за этим раздражением скрываются ее претензии к самой себе (так досаду диабетика, который в гостях отказывается от супа, если там есть немного сахара, лишь усугубляет тот факт, что всем остальным суп нравится). С другой стороны, роль Эндрю в развитии этого сюжета тоже не стоит недооценивать. Причина, по которой Эндрю раздражал Изабель, коренилась в том, что он не был с ней счастлив, но не очень-то осознавал это, а потому не мог ничего изменить. Он усердно старался выяснить, почему же Изабель им недовольна, тогда как основные усилия (причем значительно более существенные) стоило направить на то, чтобы разобраться, что не устраивает его самого. Возможно, между Изабель и Эндрю установилось нечто вроде негласного соглашения – сложный контракт, в котором излагалась удобная для обоих версия разрыва. Оба в глубине души знали, как эта версия далека от истины, но сформулировали ее в соответствии с требованиями каждого. Эндрю – Изабель: «Позволь мне уйти от тебя так, чтобы я выглядел жертвой». Изабель – Эндрю: «Если ты уйдешь, позволь мне остаться в убеждении, что палач – я».

Если Эндрю был ответом на желание Изабель побыть пассивной, то Гай стал ключом к другой