Естественно, недоразумение в конце концов разъяснилось, но не раньше, чем Гусмана обнял и расцеловал каждый житель города, включая группку хорошеньких шлюшек; последние весьма смутили его перед Консепсион намеками на подвиги, о которых он не имел ни малейшего понятия. Всем показалось весьма резонным, что брат липового священника, искавший по всему свету сына, прибыл к ним, потому что услышал, что есть в Кочадебахо де лос Гатос великий мудрец, способный взглянуть сквозь завесу и помочь ему.

Аурелио посмотрел на крошечную, переливающуюся красками колибри, что пила мед из губ Консепсион, и изрек:

– Зачем искать то, что не терялось?

Его превосходительство президент Веракрус в полном изнеможении прибыл в Президентский дворец. Мадам Веракрус, неоднократно совокупившись с мужем в Великой Пирамиде, и в самом деле изрядно омолодилась, но сам он – нисколько, тем более что в конце концов его машинка выдохлась из-за перегрузок и возникла необходимость как можно скорее организовать еще одну поездку в Соединенные Штаты. Несмотря на эту неприятность, президент был чрезвычайно рад возвращению домой.

Мадам же Веракрус совершенно не радовалась. В самолете она куксилась и плакала, в аэропорту закатила истерику, а в лимузине потребовала, чтобы ее немедленно отвезли в Париж, потому что «здесь одно бескультурье».

Его превосходительство поднялся к себе в кабинет и увидел, что ничего здесь не изменилось. Секретарши все так же подпиливали ноготки и болтали с дружками по телефонам спецсвязи, и револьвер по-прежнему лежал в ящике стола. Президент сел за стол и с досадой обнаружил, что чернила в ручке засохли, а резиновая трубочка не всасывает свежие.

Он остервенело встряхивал ручку, и тут в кабинет вошла секретарша.

– Вам лучше поторопиться, ваше превосходительство, – сказала она, – иначе опоздаете.

– Опоздаю? Куда?

– Ну как же, на импичмент.

– Импичмент? Чей импичмент? Что ты несешь, женщина?

– Ваш импичмент, – любезно сказала секретарша. – За халатное отношение к обязанностям президента, возложенных на него Конституцией. В здании Сената, в два часа.

Президента чуть удар не хватил. Он побагровел и замахал руками:

– В два часа? А сиеста? А как быть с торговыми кредитами, что я привез из Андорры? Импичмент! Они смеют меня судить в мое отсутствие?

– Как раз за то, что вы отсутствовали, вас и подвергают импичменту, ваше превосходительство.

– Это все сволочные консерваторы! – заорал президент, швырнул ручку на пол и лягнул стол.

– Предложение поддержали все партии, – сообщила секретарша, ошибочно посчитав, что это президента утешит.

– Как? И моя партия тоже? И ты, Иуда!

– И ты, Брут, – поправила секретарша, пятясь из кабинета при виде нацеленной ей в голову пачки промокашек.

В комнату, наполнив ее бурей истерического визга и проклятий, влетела мадам Веракрус:

– Нашей дочурки нигде нет! Доченька наша! Пропала! А-а-а-а!

– Идиотка! Хочешь сказать, и кошка нас бросила? Сколько раз тебе говорить, я не могу быть отцом черной кошки!

– Папулечка! Ты же видел, как она родилась! – выла мадам Веракрус. От слез у нее расплылась косметика, и лицо смахивало на картины почившего Джексона Поллока. [103]

В дверях президентских покоев нарисовалась заплаканная служанка.

– Пожалуйста, извините меня, – каялась она, – это случилось месяц назад. Я надела ей розовый бант на шею, мадам Веракрус велела его каждый день менять, вычесала и покормила рахат-лукумом, все, как приказывали. – Служанка мяла в руках тряпку. – Потом смотрю, а ее нигде нет. Мы все обыскали, даже сообщили в полицию и в министерство внутренних дел, но никто ее не видел, и искать перестали.

Служанка завизжала, когда мадам Веракрус, пролетев через всю комнату, набросилась на нее и, отвешивая звучные оплеухи, вырвала ей здоровенный клок волос.

– Сука рваная! – ревела мадам. – Потаскуха! Тварь прыщавая, чтоб тебе захлебнуться на отсосе!

Потом мадам Веракрус отвлеклась от служанки и театральным жестом сорвала с окна шторы. Перевернула письменный стол, укусила за руку президента и с ураганным воем вылетела из комнаты, сыпля замысловатыми ругательствами, не слетавшими с ее уст с тех времен, когда она служила «распорядительницей» и «актеркой» в панамском стрип-клубе.

Его превосходительство испустил вздох, вобравший всю мирскую горечь и смирение. Страстно желая хоть чуточку тишины и покоя и тревожась, как бы недомогание, что он подхватил в Каире, не заявило о себе на слушаниях по импичменту, президент направился в высочайшую уборную страны и заперся там.

Как здесь славно! Мягко лились звуки бетховенской сонаты, заглушающие утробный рокот высокопоставленного кишечника. Президент, помня, как однажды в детстве струя брызнула через край сиденья и огорчительно обмочила спущенные штанишки, вылез из брюк и устало опустился на унитаз. Как всегда, появилась утешительная мысль: днями распорядиться, чтобы обили сиденье или установили электроподогрев.

– Я поступил правильно и мудро, – говорил себе его превосходительство, по мере того как кишечник освобождался от зловонных жидких результатов посещения Египта. Президент почувствовал, что в силах выдержать процедуру импичмента, и под мягкое арпеджио «Лунной сонаты» стал составлять длинную прочувствованную речь, в которой причины его долгого отсутствия объяснялись национальными интересами.

Нажав педаль бака, его превосходительство отправил туда бумагу, встал и потянул за цепочку, чтобы спустить воду. В ответ что-то сухо лязгнуло, но свидетельства президентских трудов остались нетронутыми. Он дернул снова – с тем же результатом.

Ни один президент в мире даже под угрозой импичмента не в силах оставить улику, подобную той, что находилась в унитазе; это так унизительно и недопустимо, что лучше пусть застигнут голым в общественном месте за растлением мальчика. Даже погибнуть от рук наемного убийцы – и то предпочтительнее.

Его превосходительство поскреб плешь, раздумывая, почему же в бачке нет воды. Может, пересохло от долгого простоя? Он опустил крышку унитаза и взобрался на нее заглянуть в саботирующий бачок и выяснить, в чем там дело.

Президент поднял крышку бачка с позолоченным орнаментом; даже с его ростом заглянуть внутрь не удавалось, и он приподнялся на цыпочки. Потом откинулся назад, чтобы притянуть лампочку на гибком шнуре, и внезапно непрочная крышка унитаза провалилась.

Его превосходительство рухнул. Ноги, с безошибочной точностью повторив изгиб чаши, скользнули в глубину унитаза, а президент повалился назад, крепко треснувшись головой об пол. Придя в себя, его превосходительство обнаружил, что ноги застряли и крепко сжаты в коленях проломленной крышкой. Он хотел подняться, но зад до пола не доставал, а слишком слабый пресс не позволил приложить атлетическое усилие, которого требовал данный маневр. На затылке президент нащупал зловеще набухавшую шишку.

Отбросив к чертям собачьим гордость и достоинство, президент стал звать на помощь – сначала громко и энергично, а потом жалостливо, обреченно и безнадежно, поскольку музыкальная система громыхала последней частью «Хоральной симфонии».

К тому времени мадам Веракрус уже поплакала во всех комнатах, и ее озарила мысль, что этим вполне можно заниматься и в уборной. За дверью в стиле рококо она уловила отчаянное поскуливание мужа. Когда, наконец, четыре ухмыляющихся гвардейца дворцовой охраны в островерхих шлемах и парадной форме освободили его превосходительство, он уже опоздал на первое слушание по импичменту, в результате которого на пост президента вступил министр иностранных дел Лопес Гарсиласо Вальехо.

Президентский срок Гарсиласо был отмечен необычайной зависимостью от непомерно продолжительных консультаций с архангелом Гавриилом, публикацией за счет государственных средств объемистого сборника,