умудрился оставить на докладе жирные следы пальцев, испачканных в гуайяве, и понадеялся, что Анкиляр не обратит внимания и не сочтет неряхой кардинала. Гусман следил, как визитер внимательно читает, раздраженно перелистывая страницы, словно человек, чья нравственность уязвлена. Кардинал старался составить впечатление о том, кого, вероятно, назначит главой проповеднического крестового похода.

Перед ним сидел угловатый человек, будто составленный сплошь из многогранников; кто-то счел бы его нос еврейским, но то был нос настоящего испанского аристократа. Черное одеяние укрывало костистое тело и будто сливалось с ним. Его преосвященство перечитал досье: Анкиляру сорок лет, имеет докторскую степень по каноническому праву и еще одну – по богословию Фомы Аквинского. Читал лекции во Франции и Уругвае, крупный специалист по вопросу онтологического довода в пользу существования Бога. Успешно привел в лоно Церкви население острова Бару, но плоды этой деятельности у него на глазах уничтожила катастрофическая вспышка гриппа, занесенного новым миссионером из Голландии; широко известен как несгибаемый ортодокс. Его доклад по поводу фиаско на Бару заключался словами: «Так непоколебимая вера поучает нас: островитяне отыскали кратчайший из возможных путей в царствие небесное; сие лучше для них – преждевременно умереть христианами, чем долгожителями, но язычниками». Несомненно, этот человек не упустит шанса преобразовать нацию.

– Что скажете? – спросил его преосвященство, когда монсеньор Анкиляр добрался до последних строк.

– Все, как я предполагал, – ответил тот. – Повсеместная духовная нищета народа очевидна.

– Необходимо что-то предпринять, и я хочу, чтобы этим занялись вы, – сказал его преосвященство.

– Моя жизнь уже посвящена борьбе за духовность, – произнес Анкиляр. – Надеюсь, вы не сочли мои усилия недостаточными.

– Я далек от подобной мысли, – сказал его преосвященство, раздосадованный тусклым голосом и сухостью этого человека. – Мой план – поднять крестовый поход воцерковления, вернуть заблудших овец в лоно веры, и пусть их пастырем станете вы. Я рассчитываю, что вы представите финансовый отчет, но в целом будете абсолютно самостоятельны. Вы соберете отряд из крепких верой, находчивых и готовых претерпеть враждебность и насмешки ради возвращения людей к Богу; направьте их в самые мрачные уголки страны и изгоните дьявола, так сказать.

– Так сказать? – эхом откликнулся Анкиляр. – Я дьявола воспринимаю буквально.

– Разумеется, разумеется, – проговорил кардинал. – Так вы беретесь?

Монсеньор Рехин Анкиляр мгновение раздумывал, потом кивнул:

– Я выполню Божью волю, веруя, что она ниспосылается через данную вам власть.

Его преосвященство воспринял это как умышленное неуважение: Анкиляр подчеркнул различие между человеком и должностью. Кардинал поднялся и чопорно протянул руку. Ладонь Анкиляра была холодной и вялой, кардинал быстро ее выпустил.

– Dominus tecum,[52] – произнес он.

Анкиляр взглянул, будто сквозь дымчатое стекло.

– Et cum spirito tuo,[53] – проговорил он, уходя, и с тревожным предчувствием в душе кардинал проводил его взглядом. Великий план приведен в действие, и стало странно пусто.

– Kyrie, eleison, – пробормотал его преосвященство и приложил руку к желудку. То ли кардинал прибавил в весе, то ли от недуга разбухает живот.

Кочадебахо де лос Гатос постигла напасть чтения, подкравшаяся незаметнее великой эпидемии смешливости, причудливого нашествия кошек и свинской чумы пекари.

Книгу можно было взять у Дионисио на время под залог либо сразу купить. На второй случай он создал таблицу эквивалентов, где цена книг устанавливалась так: «1 книга = 10 манго = половине курицы или утки = 1 морской свинке = 20 яблокам = 4 маленьким или 2 большим корнишонам = 6 гранатам = 1 куску мяса ламы, викуньи, овцы, свиньи или коровы = 6 папайям (не слишком спелым) = 2 пачкам местных больших сигар = одному старому мачете, сточенному до размера ножа = 8 кореньям маниоки = 3 кило картофеля или 2 кило сладкого картофеля = прокату мула на 2 дня = 2 съедобным рыбам, порядочного размера и не слишком костлявым = 3 связкам съедобных бананов или 4 связкам платановых орехов для жарки. Все другие предложения на усмотрение владельца. ЯМС, ПЛОДЫ ХЛЕБНОГО ДЕРЕВА, СПИРТНОЕ, КРАДЕНОЕ И ПАТРОНЫ НЕ ПРЕДЛАГАТЬ».

Фиксированный курс реального бартера обладал преимуществом перед плавающим курсом денежных знаков, представлявших собой нечто воображаемое; сей оригинальный вид валюты, не подверженный двумстам процентам инфляции, как песо, почти заменил последний и совершенно вытеснил прежние расписки партизан («оплата после революции»). Таблица эквивалентов Дионисио со временем так разрослась, что никто уже не в силах был ее запомнить; появлялись договоренности: почти спелый помидор на треть дороже зеленого или переспелого, годного лишь в соус по-португальски.

Новые деньги всегда вызывают неразбериху, но ей не сравниться с неистовым взрывом, что произвел Дионисио невинной продажей всех ста экземпляров «Доньи Барбары». В селении, где напряжение в сети было двенадцать вольт и отсутствовали антенны, а потому телевизоры оставались недосягаемой мечтой, где пересказы Аурелио мифов и легенд и воспоминания за стойкой бара служили главным источником информации и развлечений, книги заполнили в жизни людей пробел, о существовании которого до сих пор никто не подозревал.

На город снизошла великая тишина, нарушаемая лишь криками мулов, собачьим лаем, фырканьем и воем играющих в прятки ягуаров, да еще на площади отец Гарсиа неослабно бубнил проповедь, адресованную неизвестно кому. Привычка к чтению еще не укрепилась, а потому тишина длилась целую неделю, и только хмурились лбы, и беззвучно шевелились губы. Работа остановилась, а те, кто все же работал, держали книгу в левой руке, срезая люцерну, и мачете, зажатый в правой, бесцельно скользил по одному и тому же месту. Люди читали на ходу, наступали на хвосты ягуарам, спотыкались о кромки тротуаров и забывали прийти домой на обед, которого и не было, потому что супруги забывали помешивать в кастрюлях и все сгорало.

Хекторо – и тот читал книгу. Он был убежден: чтение – привычка женщин и педерастов, а потому купил у Дионисио книжку, сказав, что она для одной из жен. Засунул ее поглубже в сумку, чтобы никто не заподозрил в чтении его самого, но каждый день выезжал верхом из города и прятался в низине. На руке, державшей повод, Хекторо носил черную кожаную перчатку, и впервые в жизни эта рука сжимала книгу, а отпущенные поводья болтались на лошадиной шее. Как и все, что делал, читал Хекторо со свирепостью и мужественным напором: усы подергивались, ноздри яростно раздувались, а губы слали проклятья Сантосу Лусардо за то, что не вдул хорошенько Мариселе, ведь она ж хотела. Хекторо обжег губы зажатой в зубах сигарой, потому что слишком сильно затянулся окурком, когда Колдун отправился убивать героя; Хекторо выплюнул ее с неподобающим мужчине взвизгом и тут же украдкой огляделся – не видел ли кто.

Хекторо читал, держа книгу вверх ногами. Когда он был ребенком, у них в доме имелась лишь одна книжка, по которой матушка учила его читать. Она учила сразу и его, и младшую сестру, и Хекторо следил за маминым пальцем, неуверенно ползавшим по строчкам, с другой стороны страницы.

По неблагоприятному стечению обстоятельств чтение верхом на лошади, пока та щиплет травку, оказалось занятием, при котором можно лишиться мужского достоинства. Хекторо наткнулся на одно выражение. Ему встретилась «предварительная характеристика». Выражение показалось самым что ни на есть пидорским оборотом – словечками, что сгодились бы для эдакого изнеженного, жеманно улыбающегося гомика. Хекторо зарычал от отвращения, и в этот самый момент под ногами размечтавшейся лошади проскочили две шиншиллы. Испуганная грозным ругательством и суетой грызунов! лошадь резко попятилась и взбрыкнула.

Первый и единственный раз в жизни Хекторо был сброшен с лошади. С открытой книгой в левой руке и зажатой в зубах дымящейся сигарой он приземлился на задницу в кусты акации.

– Hijo de puta! – вскричал Хекторо. – Опасное дельце это чтение!

Он вытащил револьвер, швырнул книгу на землю и прострелил посередке, потом выстрелил еще раз, чтобы уж наверняка. Вот почему только Хекторо купил два экземпляра «Доньи Барбары», и вот почему он переменил мнение о чтении.

– Это дело для настоящих мужчин, – заявил он и отныне, сидя верхом, открыто читал на площади, хотя