государственного долга.

Выяснилось, что легче сказать, чем сделать. В первый раз им действительно удалось в нужный момент воспылать божественным огнем, но он настолько их ошеломил, что они забыли вообразить «магическое дитя» – уменьшение государственного долга.

Во второй раз Президент прибыл на станцию назначения прежде супруги и так на себя досадовал, что не смог все вообразить, как нужно. В третий раз он вообще не доехал до места – стараясь не повторить неудачи второй попытки, утратил сосредоточенность и выпал из состояния небесного блаженства.

Но с четвертого захода все получилось идеально, в полном согласии с замыслом алхимиков, и супруги, обнявшись, содрогаясь и трепеща в мистическом восторге, потеряли счет времени на границе меж сладостной мукой и мучительной сладостью. Являлись ангелы и обмахивали их крылами, кровать парила и вращалась в воздухе, оконное стекло со звоном разлетелось вдребезги, дверь сама собой открылась и захлопнулась, на лихорадочном челе они ощущали божественный поцелуй, а пред внутренним взором с невероятной отчетливостью возникали переполненные золотом сокровищницы государственной казны.

Когда все закончилось и кровать мягко опустилась на место, обессиленная, вдохновленная пара, не разжимая объятий, рухнула на постель, всхлипывая и задыхаясь.

– Папулик! – восклицала жена Президента. – О, папулечка!

Оба погрузились в блаженную дрему; впереди их ждали долгие счастливые месяцы полтергейста, райского блаженства и красочных видений кредитоспособности государства.

Его превосходительство ежедневно запрашивал доклад казначейства и выискивал в нем знаки рождения магического дитяти. Президент с удовлетворением отметил, что из-за урагана в странах Карибского бассейна поднялись цены на бананы и тропические фрукты, а урожай кофе не погублен дождями, как в предыдущем году. Внешний долг постепенно сократился до пятидесяти миллионов.

И все же Президент не был убежден, что этот скромный результат достигнут благодаря алхимии. Вера в нее слабела, несмотря на заверения министра иностранных дел. Потом отправленная на поиски Эльдорадо экспедиция вернулась с радостным известием: землемер, собирая птичьи яйца в сьерре, открыл новое месторождение изумрудов.

Помня уроки истории, Президент не продал концессию североамериканцам, а основал Государственную рудничную компанию под патронажем правительства. Дабы избежать неминуемой коррупции и устрашающей некомпетентности, Президент решил поставить во главе компании военного, чьи патриотизм и честность не вызывали сомнений. Он как раз отправил телеграмму генералу Фуэрте в Сезар, когда из Вальедупара сообщили: ночью на генерала совершено покушение.

Расстроенный, подавленный Президент отправился навестить жену – та весь день валялась в постели из-за спазмов в животе, которые Президент списывал на чрезмерное усердие в алхимии. В коридоре он столкнулся с фрейлиной супруги – та истерически визжала и с пылом святой Катерины, но с пулеметной скоростью крестилась. Добиться от нее толку не помогли ни оплеуха, ни встряска, и в спальне его превосходительство увидел, что жена воркует над черным мохнатым свертком; сверток сосал грудь, ритмично сдавливая ее лапами.

Жена застенчиво улыбнулась.

– Ты только взгляни, папулик, – сказала она, надувая губки. – Я ведь даже не знала, что беременна, а у меня только что появился ребеночек. Правда, миленький?

Заложив руки за спину, его превосходительство нагнулся и внимательно осмотрел пополнение. Потом выпрямился и поджал губы.

– Ты уверена, что оно от меня? По-моему, это кошка.

Генерал Карло Мария Фуэрте предпринял все меры предосторожности. Роту пограничной стражи он немедленно отправил к месту дислокации на дальней границе в горах. Все приказы и директивы из Вальедупара исходили только за подписью бригадного генерала. Тем не менее генералу Рамиресу, естественно, шепнули, что Фуэрте вернулся в Сезар и приступил к исполнению своих обязанностей. Рамирес послал Фуэрте телеграмму: поздравлял с выздоровлением и сообщал, что лично разобрался с изменниками, которые арестовали Фуэрте и жестоко с ним обращались. Затем он организовал покушение на Фуэрте, которое потом спихнут на левых, и написал в «Нью-Йорк Геральд» письмо, где опроверг подлинность напечатанных в газете документов. Рамирес набросал черновик прошения об отставке, несколько раз перечитал, обгрызая ногти, и разорвал.

Понимая, чего ожидать, генерал Фуэрте удвоил охрану в войсковой части. Но собственную свободу он ограничивать не желал и по-прежнему гулял со своей огромной кошкой (в дверной лаз теперь проходила только одна лапа). Иногда к ним присоединялись капитан Папагато и его четыре питомицы.

Несмотря на большую разницу в возрасте и чинах, генерал и капитан подружились. Не только оттого, что оба души не чаяли в животных, а Фуэрте был благодарен капитану за заботу о Марии и ее невероятном потомстве. Скорее оттого, что и тот, и другой были чуткими и усталыми людьми.

Генерал Фуэрте вступил в тот возраст, когда человек задумывается, было ли что-то стоящее в его жизни, достиг ли он чего-нибудь и вправду ли хочет продолжать в том же духе. Он размышлял о том, что в жизни упустил за время долгого романа и супружества с армией, и о том, что, быть может, существует иная жизнь, ярче и правильнее, в которой и следует завершить свои дни на земле.

А капитану Папагато исполнилось двадцать восемь, и он уже чувствовал, что юность незаметно ускользнула, ее сожрали возня с бумагами, жизнь по уставу, муштра, офицерская суматоха, офицерские обеды, учеба у американцев в Панаме и лапша на уши неграмотным, вялым новобранцам. Мечты не исполнились, и капитан со страхом вглядывался в жизнь, что бесконечно тянется в пустоту теней.

– Я подумываю уйти в отставку, господин генерал, – сказал он как-то раз, когда они гуляли в саванне.

– В самом деле? – спросил Фуэрте. – Знаете, и я об этом думаю. Мне бы хотелось исчезнуть и где-нибудь начать все заново.

– Вы меня удивляете, господин генерал. Я думал, вы навсегда связали себя с армией и начнете меня отговаривать.

– Несколько месяцев назад, до своего задания, я бы так и поступил.

– Прошу прощения. Никто не знает, в чем заключалось ваше задание. Вы не могли бы рассказать?

– К сожалению, нет, капитан. Оно совершенно секретное.

Они прошлись молча, заложив руки за спину, точно командиры, проверяющие парадный строй.

– Смотрите, пекари! – воскликнул Фуэрте.

Они проводили взглядом небольшую свинку, заковылявшую от них подальше.

– Я намеревался уйти на следующей неделе, – сказал генерал. – Хочу отправиться в долгую экспедицию и систематизировать животный мир сьерры, как сделал с бабочками и отчасти с колибри.

– В экспедицию? Вот оно что… – Капитан собрался с духом. – Не сочтите за дерзость, господин генерал. Нельзя ли мне сопровождать вас? Это так интересно…

К облегчению и радости Папагато, идея генералу очень понравилась.

– Но ведь вам известно, капитан, что об отставке нужно уведомить за полгода? И уход до истечения срока считается дезертирством? Я не могу потворствовать преступлению.

– А вы уведомили? – спросил Папагато.

– Должен сознаться, нет. Но я уговорил главврача признать меня негодным к службе. В следующую среду я сдаю командование, а через шесть месяцев получу подтверждение отставки. Я практически свободный человек.

– А почему бы вам не уволить меня, господин генерал? – спросил капитан.

– Уволить? И на каком же основании?

– Да на каком угодно!

– Выбор такой: умопомешательство, гомосексуализм, недостойное поведение, негодность к службе…

– Умопомешательство, господин генерал! Я выбираю умопомешательство! В конце концов, я держу четырех кошек и сменил фамилию на Папагато!

– Я поговорю с главврачом и попрошу осмотреть вас, – пообещал Фуэрте. – Советую на прием явиться с кошками и молоть чепуху.