Человек проскочил мимо мальчишек, и те, не сговариваясь, бросились следом, передразнивая его чудную походку и пересмеиваясь, сначала с опаской, а потом нахальнее, поскольку предмет веселья не обращал на них никакого внимания.

Они подошли к нижним окраинам города, и вскоре процессия обросла ребятишками, желавшими включиться в новую игру с удивительным человеком. Курносая толстушка Дросула, изящная Филотея, сын Али-кривоноса Ибрагим, уже в этом возрасте следовавший за Филотеей по пятам, сын рыбака Менаса Герасим, который уже заглядывался на Дросулу, — все присоединились к веселому озорству, чем привлекли городских бродячих собак — те бессмысленно лаяли и наскакивали на процессию, куда скоро набралось пятнадцать — двадцать детишек.

Жители, предпочитавшие остаться в городе, нежели собирать табак, фиги и виноград на изюм, стояли в дверях, с удивлением разглядывая дикаря и его свиту. Некоторые матери выхватили своих детей из кортежа, но тех мигом заменили новые. Мужчины в кофейнях прервали партии в нарды и вышли на улицы: у всех во рту зажата толстая цигарка, и у каждого по-особому сдвинута набекрень феска. Они изумленно потерли небритые подбородки, покрутили концы громадных усищ, обменялись усмешками и солеными шутками, пожали плечами и вернулись к своему безделью. Нищих скитальцев здесь повидали, но мало кто из них устремлял взор вдаль, будто за штурвалом корабля, команда которого изголодалась по суше. Незнакомец держался так, словно некогда был важной шишкой и по сей день не избавился от привычного барственного равнодушия.

Не останавливаясь, человек шел по узким улочкам и даже прошагал по спине лежащего верблюда, который упрямо перегородил дорогу. Незнакомец наступил ему прямо на загривок, и удивленное животное недовольно заворчало. Собаки жались к стенам домов, разбегались куры, странствующие купцы провожали чудака взглядом; имам ходжа Абдулхамид натянул повод серебристой кобылы, пропуская человека; седобородый священник в черном, важный и величавый, посторонился: его внезапно оглушило странное и головокружительное чувство, будто он не существует.

Все обратили внимание на изрезанные и окровавленные ступни Пса; похоже, он шел дни напролет, не чувствуя боли и не опасаясь заражения. Люди отметили нечто безудержное и пророческое в его манере, и решили, что это дервиш одного из многочисленных братств суфистов. Город еще не обзавелся подлинным святым, и в некоторых вспыхнула надежда, что он наконец-то появился. Любители таинственного с нетерпением ждали чудес, торговцы и ремесленники потирали руки, предвкушая обряды паломников. Знатоки богословия — а таких, надо признать, кроме имама, практически не было, — радовались, что, возможно, объявился человек, который поможет им подтолкнуть великое космическое колесо и направит их духовную энергию на поддержку вселенной.

Пес озадачил всех, пройдя через город и ни о чем не попросив. Он шагал вперед, устремив взгляд в другой мир, а может, глядя в прошлое или сосредоточившись на кутерьме собственных мыслей. Миновав последние дома, он свернул влево и поднялся на гребень, где замер, механически двигая головой из стороны в сторону, будто ожидая вдохновения. Внезапно что-то решив, двинулся к пещере, где добывали известь. Притихшие и посерьезневшие ребятишки, держась за руки, смотрели, как человек вошел в пещеру, ощупал неровные стены и, шевеля ноздрями, принюхался. Пахло кислым потом целых поколений, вырубавших здесь крошащийся камень, и пометом летучих мышей. Пес решил, что жить тут не будет, и вышел.

Не обращая внимания на детей, он подошел к могильной колонне в двадцать футов высотой, с любопытством потрогал древнюю ликийскую надпись, задрал голову и, мигая в яркое небо, задумался, не поселиться ли на плоской крыше, на манер современного Симеона Столпника. Пес обхватил массивную колонну и взобрался на несколько футов. Мышцы вздулись, пальцы рук и ног искали выбоины и зарубки, оставленные древними каменотесами, в горле хрипело. Явно разочарованный, он соскочил на землю.

Затем Пес стал исследовать уцелевшие в веках саркофаги. Дети ходили за ним хвостом — они тоже искали и, трогая Пса за локоть, показывали на разные гробницы. Пес, по-прежнему не обращая внимания на ребятню, заглядывал в каждый склеп и гладил высеченных в камне воинов, львов и химер. Он осматривал громадные плиты крыши: одни в форме перевернутой ладьи, другие фестончатые, как будто черепица. В каждом склепе он на пробу ложился на скамью, ища самый удобный лежак.

Саркофаги Пса не удовлетворили — наверное, он сообразил, что солнцем припечет, — и он направился к двум большим гробницам, высеченным в небольшом утесе неподалеку. Одной гробнице придали форму церкви, другой — дома. Внутри стояли три скамьи: одна у задней стенки, две у боковых. Настенные рисунки сильно пострадали от рук тех, кто не одобрял символического искусства на религиозные темы, и за две тысячи лет покрылись сажей от дымных костров козопасов. Пес счел, что в просторных гробницах легко дышится и они хорошо расположены: из них открывался прекрасный вид на долину. Он положил дубинку, снял фляжку с водой и присел на ступеньки между портиками гробницы в виде церкви. На фронтоне была до сих пор никем не расшифрованная ликийская надпись: «Филисте, дочь Деметриуса, воздвигла сие для Мосхуса, которого любила». Ниже подробно говорилось о каре за осквернение могилы, а на самом верху находился барельеф: две раскрытые ладони — ликийский символ насильственной и безвременной смерти.

Пес впервые взглянул на детей и улыбнулся.

Эта улыбка была столь чудовищна, что дети взвизгнули и сломя голову бросились бежать, спотыкаясь о камни и обдираясь о колючки. Дросула, Филотея, Каратавук, Мехметчик, Ибрагим и Герасим на всю жизнь запомнят это жуткое зрелище, оно вечно будет сниться им в кошмарах, а иногда внезапно возвращаться наяву.

Вечером священник отец Христофор и имам ходжа Абдулхамид столкнулись у гробницы, куда явились с одной целью — выяснить, не их ли паствы незнакомец. К тому же их, как и детей, а может, даже сильнее, томило любопытство, особенно после того, как ребятишки всем рассказали об уродстве пришлеца.

Ходжа Абдулхамид, спешившись с норовистой изящной Нилёфер, на всякий случай привязал ее к кусту олеандра, и тут с другой стороны появился взмокший от подъема по крутому склону отец Христофор, который выбрал путь короче, но труднее.

Коснувшись правой рукой груди, губ и лба, Абдулхамид сказал:

— А, имансиз-эфенди, ияй акшамлар[12].

Священник улыбнулся, повторил цветистый жест и ответил:

— И вам добрый вечер, апистос-эфенди.

Оба уже много лет с удовольствием приветствовали друг друга «господин неверный», один по-турецки, другой по-гречески, и водили сердечную дружбу, основанную на взаимном уважении, но сдерживаемую опасением, что их прихожане подобного приятельства не одобрят. Они приходили друг к другу в гости только затемно, охотно проводили ночи напролет в долгих, а иногда горячих богословских дискуссиях, которые изводили их домашних, не давая уснуть, и обычно заканчивали тем, что кто-то из двоих говорил: «Ладно, в конце концов, мы оба — слуги Книги».

Священнослужители встревожили Пса, когда сразу оба появились на пороге его нового пристанища. Не часто христианский священник с кудлатой бородищей, в просторных черных одеждах и высокой шапке просовывается в дверь одновременно с имамом в белом тюрбане, зеленой накидке и с расчесанной бородой. Пес съежился, закрыл лицо руками, словно защищаясь, и скорчился в углу, где перед тем пребывал в полном покое созерцания.

Ходжа Абдулхамид и отец Христофор переглянулись.

— Мерхаба[13], — сказал священник, надеясь, что такое неформальное дружеское приветствие ободрит дрожащего человека.

— Селям алейкум, — поддержал имам, желая подчеркнуть приветствием, что они пришли с добрыми намерениями. — Мы хотим узнать, кто ты и не нуждаешься ли в чем, — продолжил он, стараясь говорить мягче.

Человек опустил руки и посмотрел на пришедших. Потом вдруг мазнул пальцем по стене и сажей написал на скамье что-то арабской вязью, которую священник не понимал. Видя замешательство приятеля, ходжа Абдулхамид перевел:

— Это означает «Пес». Может, хочет сказать, что он нечистый. Откуда ты?

Пес опять набрал на палец сажи и написал. Имам снова перевел:

— «Ад».