открыть личико! Вот уж потеха так потеха! Однако в том есть и польза — нам не приходится любоваться на всяких уродин. Так на чем мы остановились?

Конец истории неприятно кольнул Рустэм-бея, поскольку он из собственного опыта знал, какое безобразие может скрываться под покрывалом. Не сразу сообразив, что сказать, он наконец нашелся:

— Кажется, я слышал эту легенду, но запамятовал.

(— Такой важный! — шепнула арабка за ковром.)

Карделен жеманно прихлебнула кофе.

— Разумеется, в ней наверняка ни капли правды. Я поняла, что самые интересные истории всегда врут.

(Светлокожая девушка вздохнула и прошептала:

— По-моему, он именно то, что мне нужно. Какой красавец! И благородный!

— Повезло тебе! — прошелестела негритянка.

— Если еще выберет меня.

— Против тебя никто не устоит, — выдохнула арабка.

Светлокожая скорчила гримаску:

— Тот последний был просто кошмар. Если он меня разыщет, я покончу с собой.)

Карделен снова прихлебнула кофе и с таинственным видом сообщила:

— У меня как раз есть черкешенка.

(— Во наглость! — прыснула негритянка.)

— Такая печальная история, — вздохнула Карделен.

(— Ну-ка, ну-ка? — хихикнула арабка.)

— Ее отец был знаменитым разбойником, а вы знаете, какие они, черкесские лихие люди — сыновей оставляют и обучают своему ремеслу, а дочерей отдают воспитывать на сторону и забирают обратно, когда те готовы к замужеству. Но этого разбойника убили жандармы, и за бедняжкой Лейлой никто не пришел.

(— Лейла? — повторила светлокожая. — Меня теперь так зовут?

— Нельзя же быть Иоанной, раз ты черкешенка, — шепнула арабка.)

— Бедняжка Лейла! — взволнованно продолжала Карделен. — Ароматная, как роза, сладкая, как невшехирское яблочко, пьянящая, как понтский мед!

(— Блеск! — шепнула негритянка.)

Рустэм-бея кружило все сильнее, и он подумал, не в табаке ли дело. В голове ощущалась приятная, но смурная легкость, этакая нестойкая безмятежность.

— Могу я увидеть эту девушку? — спросил он.

Карделен подалась вперед и коснулась его колена:

— Если б вы видели ее обнаженной…

— А это возможно? — ляпнул Рустэм-бей к глубокому своему изумлению. Его тотчас обдало жгучим стыдом, и он огляделся, будто проверяя, не слышал ли кто. Однако животный инстинкт пересилил стыд, а еще сильнее оказалось здравое решение: если уж отдавать бешеные деньги этому болтливому гермафродиту, необходимо удостовериться, что товар стоит того.

Светлокожая с черными волосами неслышно выругалась за ковром и прошептала с яростью:

— Терпеть этого не могу! И никогда не предупредит заранее!

Она ускользнула как можно бесшумнее, а две другие девушки, улыбнувшись, заговорщически переглянулись.

— Знаете, Лейла любит ходить голой, когда остается одна. — Карделен воздела бровь и похотливо затрясла головой. — А я случайно знаю одну щелочку в занавесях.

Она взяла Рустэма за руку, и он понял, что сопротивляться не в силах. Его как будто загипнотизировали, внушив покорность. Держась за худую руку, Рустэм неуверенно двинулся за провожатой, и вскоре оказалось, что он, согнувшись в три погибели, пялится сквозь дырку от выпавшего сучка в плохо освещенную, но богато обставленную комнату.

Он узрел мраморно-белое тело обнаженной юной женщины — та полулежала на подушках и увлеченно расчесывала длинные, блестящие черные волосы. Время от времени она изящно затягивалась тонкой сигареткой, которую подносила к губам серебряными щипчиками с орнаментом. Девушка плавно повернулась, и Рустэм увидел округлую полную грудь, нежный холм живота (пупок украшен кроваво-красным гранатом в серебряной оправе), грациозный изгиб шеи и чувственный конус бедер. Обуздав свое благородство, он попытался разглядеть, как у нее между ног, но ее поза и густая тень лишили его такой возможности. Перехватило дыхание. Жену Тамару Рустэм никогда не видел столь обнаженной. И вообще обнаженной. Он вдруг с глубочайшим изумлением осознал, что до сих пор понятия не имел, как прекрасна женщина, как удивительна и ни на что не похожа ее красота. Болью кольнула мысль: неужели и Тамара так же хороша? Его охватило волнение от сопричастности к божественному.

Девушка перевернулась на живот и принялась полировать ноготки, а Рустэм пожирал глазами ее округлые ягодицы и мягкие очертания спины. Он смотрел на ее маленькие ступни, на лодыжку с золотой цепочкой, и понимал, как эта девушка полна жизни, как освещена внутренним светом, как не похожа на скотоподобных женщин, что работали на его полях и влачили никчемную жизнь в Эскибахче. Рустэм попятился от стены и молча вернулся в гостиную.

— Садитесь, — пригласила Карделен, и Рустэм-бей сел.

— Я видел то, чего не должен был видеть, — слабым, дрожащим голосом произнес он.

— Ах, бедный вы бедный! — протянула Карделен, в ее тоне слышались сочувствие и сарказм. Ее весьма раздражало, когда чья-то порядочность и щепетильность вставали на пути у наслаждения и красоты, но она понимала, что Рустэм-бей пребывает в некоторой растерянности.

Внезапно Карделен перешла на деловой тон:

— Вы сами видели, что эта девушка — идеал красоты. Лицо чуть овальное, прекрасная белая кожа, черные сросшиеся брови и свежие алые губы. Она не высока и не приземиста. Кроме того, восхитительно играет на лютне и поет. Как все мои девушки, прекрасно готовит кофе. Довольно образованна, и я сама учила ее всему, что может пригодиться в ублажении мужчины.

Рустэм-бей встревожился:

— Но она девственница?

— Естественно, мой ага, — снисходительно улыбнулась Карделен. — Лейла невинна, как в день своего рождения, и девственнее, чем Дева Мария, да пребудет она в раю. Я рассказала и, должна признать, весьма подробно обо всем, что ей необходимо, но практического опыта она не имела.

(Иоанна, переименованная в Лейлу, все еще голышом присоединилась к подругам, наблюдавшим за переговорами. Арабка дернула ее за ушко и прошептала:

— Слыхала? Ты снова целка!

Иоанна прикусила губу и помотала головой.

— Опять! — шепотом воскликнула она. — Снова фокусы дорогуши Карделен с куриной кровью!)

— Сколько ей лет? — спросил Рустэм.

— Пятнадцать, и, по моим оценкам, она в самом начале долгого расцвета красоты.

(— Ты помолодела! — сдерживая веселье, сверкнула белыми зубами негритянка.)

— За сколько же вы ее продаете? — поинтересовался Рустэм.

— Она не продается! — вскинула голову Карделен. — Я никого не продаю, в Стамбуле уже полвека с лишним нет рабов. Вам, разумеется, это известно.

— Тогда как же я ее… обрету?

— Вот что происходит: я беру к себе несчастных девочек — сироток, беженок и тому подобное, о которых некому позаботиться. Естественно, у них ничего нет, а я отнюдь не богата. Бедняжки без приданого, о замужестве нет и речи, либо оно затруднительно, хотя и возможно. Когда девочки становятся хорошенькими, я ищу для них мужчин, не стремящихся к браку, но делаю это с величайшей осторожностью. Девочки мне дороги, я так к ним привязываюсь. Мы счастливы вместе, и, говоря по правде, мне не хочется отпускать их насовсем, но деньги-то нужны.

— Деньги? — эхом откликнулся Рустэм-бей.

— Деньги, — повторила Карделен. — Возмещение времени и сил, потраченных мною, чтобы их