— Ну, как дела, сынок?
— Ты о чем? — Шанай уже догадался, к чему подбирается мать.
— Как встретила тебя Микки? — лукаво посмотрела на сына Анджанабен.
— Ты сегодня не собираешься печь лепешки? — попытался уйти от ответа Шанай, завязывая галстук.
— О нет, только не этот дурацкий, в горошек! — воскликнула Анджанабен. — Надень лучше какой- нибудь из старых галстуков отца — английских, шелковых. Они отменного качества.
— Да что ты понимаешь в галстуках! — фыркнул Шанай.
Анджанабен пошла к маленькой раковине в углу комнаты, служившей им одновременно гостиной и столовой, и стала мыть руки. Она ничего не ответила. В последние дни сын с ней почти не разговаривал, а зачастую и грубил. Вот что получается, если отправить мальчика за границу. Слишком рано они становятся независимыми. Возвращаются через полгода — и хороших манер как не бывало, никакого уважения к старшим. А ведь был такой приличный, такой послушный. Все ей говорили: «У тебя просто золото, а не сын!» И Анджанабен сияла от гордости. В отличие от своих богатых двоюродных сестер и братьев, которые получали европейское образование в престижных заведениях южной части Бомбея, Шанай ходил в обычную гуджаратскую школу. Но все равно ее сын был лучше всех. Анджанабен видела, как ей завидуют другие женщины, когда все семейство собиралось на празднике Дивали или других торжествах. Неудивительно: ведь их сыновья пили, курили, гоняли на спортивных машинах, пускали деньги на ветер, ходили на скачки, играли в казино, водили домой девиц и, что самое ужасное, совсем не слушались своих родителей. Анджанабен никогда не упускала случая сказать родственницам: «Знаешь, милочка, мой сын не какой- нибудь шалопай. Он знает свое место. Вот подрастет, женится на девушке, которую я ему найду, и будет жить с ней в нашей скромной квартирке. Невестка возьмет на себя хлопоты по дому, а мы с мужем будем наслаждаться заслуженным отдыхом, ходить в храмы и нянчиться с внуками. Чего нам еще желать? Говорю тебе, мы счастливые люди. Может, мы и не богаты, но здоровы, и у нас есть сын, который будет заботиться о нас, когда мы состаримся». Но все это осталось далеко в прошлом.
— Когда ты вернешься? — резко спросила она сына.
— Вечером, — угрюмо отвечал Шанай, продолжая возиться с галстуком.
— А поточнее? — продолжала допытываться Анджанабен.
— А точнее… у меня работы по горло. Я нужен Микки. И не могу уйти раньше, чем уйдет она. А она иногда засиживается и до восьми, и до девяти. Тогда и мне приходится задерживаться.
Анджанабен втайне порадовалась таким словам сына. Хорошо, просто отлично. Они, кажется, сближаются. И она решила прикинуться дурочкой, надеясь выведать подробности.
— Ах, так?.. Ну, ты, конечно же, нравишься Микки. Может, пора уже подумать о свадьбе? Мы с твоим отцом давно ждали этой новости. Как только ты скажешь, что все на мази, я пойду и сама поговорю с ней.
Шанай чуть не подскочил от негодования.
— Мама, да ты с ума сошла! Что ты такое говоришь? Мне нравится моя работа. Я впервые в жизни почувствовал, что от меня есть какая-то польза. Микки мне доверяет. Я ее уважаю. Что ты там себе напридумывала?! Выкинь из головы всю эту чушь! Я тебя умоляю: не вмешивайся, не то ты все испортишь, и я никогда тебе этого не прощу, слышишь, никогда!
Анджанабен тяжело опустилась на скрипучий диван.
— Ну вот, дожили. Родной сын указывает мне, что делать, а чего не делать. Просто беда с современной молодежью! Стоит им дать глоток свободы — и пиши пропало: они тут же забывают о почтении к родителям. Да как ты смеешь говорить со мной в таком тоне! Я же забочусь о твоем будущем. У Микки есть все. Да, сегодня она тебе доверяет. А завтра найдет себе кого-нибудь другого, что тогда? Ты останешься с носом. Ее уведет какой-нибудь бездельник, вроде этого Навина. А ты, как дурак, прибежишь ко мне плакаться. Не будь разиней. Это твой шанс устроить и свою жизнь, и нашу. Ты только представь, чего сможешь добиться, женившись на Микки! Эти избалованные мальчишки, твои двоюродные братья, которые только и умеют что транжирить накопленные поколениями их предков состояния, — да они просто лопнут от зависти! А у тебя будет власть. Ты станешь большим человеком. И я смогу гордиться тобой. — При мысли о такой перспективе глаза у Анджанабен засверкали.
Шанай надел пиджак и подхватил портфель.
— Хватит фантазировать, мама, — сказал он. — Твои мечты могут обернуться кошмаром. Знаешь, о чем поговаривают в офисе? Что катастрофа, в которой погиб Баччхубхаи, была не такой уж случайной. Его убили. Ты слышишь, убили. Это было тщательно спланированное преступление. — Он посмотрел на мать, ожидая бурной реакции.
Анджанабен стояла, раскрыв рот от изумления. Шанай в раздражении хлопнул дверью и уже на лестнице услышал голос матери:
— Подожди, сынок, подожди. Зачем кому-то могло понадобиться его убивать?
Шанай не знал ответа на этот вопрос. По крайней мере, сейчас. Но решил во всем разобраться. И не только ради Микки. Хотя понял, что давно уже любит ее.
Он знал, что эта любовь безнадежна и о взаимности не может быть и речи, но ничего не мог с собой поделать. Когда-то они с Микки играли в воров и полицейских в одной из полутемных комнат ее огромного дома, и он неловко обнял ее, а она вырвалась и пригрозила: «Пусти! А то я скажу маме, и тебя накажут».
Воспоминание о том объятии еще долго преследовало Шаная — Микки завоевала его сердце уже в детстве. Он пытался выкинуть ее из головы и даже начал встречаться с какой-то бельгийкой. Но все равно страстно мечтал о Микки. Иногда он задавался вопросом, догадывается ли она, насколько сильно его чувство к ней, и тут же уговаривал себя перестать надеяться, спуститься с небес на землю и перестать думать о Микки — ведь он ей не пара.
Шанай сел в белую «судзуки», которую она ему одолжила, и вставил ключ в замок зажигания. Уже одно то, что он сидит в ее машине, давало ему шанс почувствовать себя ближе к ней. Он чувствовал запах ее духов, мысленно видел соблазнительную родинку на шее, представлял, как грациозно выгибается Микки, проверяя, все ли положила на заднее сиденье, слышал ее серебристый смех… Его окрыляла мысль о том, что он едет в офис и весь день проведет рядом с ней.
…Микки вызвала Шаная по внутренней связи. Войдя в кабинет, он сразу почувствовал, что она чем-то обеспокоена.
— Ты тоже слышал последние сплетни? — спросила она.
— Ходят кое-какие слухи, — ответил он уклончиво.
— Например? — настаивала она, теребя рукав своего жакета в тонкую полоску.
— Не знаю, должен ли я это тебе говорить… но все в офисе уже знают о твоей сестре, ну, об Алише… Извини.
Микки, нервно накручивая на палец прядь волос, маленькими глотками пила кофе. Теперь они с Шанаем общались на языке гуджарати, особенно если разговор был неофициальным. «Хорошо, что он перестал пытаться говорить по-английски, — подумала она. — Понятно, поначалу он старался произвести на меня хорошее впечатление, но все только портил своим произношением. Впрочем, мне тоже полезно вспомнить гуджарати, так что это на пользу нам обоим». Она подняла голову и с вызовом посмотрела Шанаю прямо в глаза.
— И что же говорят об Алише?
— Ну… дело в том, что… — ему было явно не по себе, — кто-то из офиса звонил ей. Телефонистка вчера сказала мне, что слышала обрывок разговора, но не смогла проследить, от кого исходил звонок.
Не желая показывать, насколько заинтересовала ее эта новость, Микки сделала вид, что внимательно изучает документы, лежащие перед ней на столе. Не поднимая глаз, она безразлично спросила:
— Да? Это все?
— А еще… ходят слухи, что самолет Баччхубхаи разбился не случайно, катастрофа была подстроена.
— Что ты хочешь сказать?! — Микки так и впилась взглядом в собеседника.
