Михаил Владимирович быстро взглянул в её заплаканные, бессонные глаза.

— Ты понимаешь, что это нарушение закона? Это подсудное дело, Таня. Я просто не имею права! Я врач, а не шарлатан.

— Именно потому, что ты врач, ты обязан помочь!

— Я помогаю, чем могу.

Они оба кричали шёпотом, Михаил Владимирович то и дело считал пульс Осе, прижимал трубку стетоскопа к его груди.

— Ты никогда не простишь себе, — твердила Таня, — у тебя был шанс, пусть зыбкий, пусть сумасшедший, непонятный, незаконный, но он был. А ты не воспользовался. И знаешь почему? Из трусости, по малодушию. Ты боишься ответственности, опасаешься за своё доброе имя.

— Да, Танечка. Я боюсь, но не того, что ты думаешь. У меня нет способа помочь Осе. Всё, что я имею, — несколько удачных опытов. Никто не вправе использовать ребёнка, как лабораторное животное.

— Папа, ты врёшь, мне, себе, Осе! Папочка, миленький, умоляю тебя, ради Бога, спаси его! — Таня больше не могла сдерживать слезы, плечи её тряслись, она плакала тихо и безутешно.

Михаил Владимирович достал флакон с валерьянкой, накапал в рюмку, поднёс к Таниным губам. Она покорно выпила, не поморщившись. Он вытер ей слезы. Она как будто немного успокоилась.

— Хорошо, папа. Давай поступим иначе. Ты объяснишь мне, что нужно делать, и я всё сделаю сама. Ты можешь даже не присутствовать. Ты же сказал, не надо никакой трепанации, никаких сложных операций. Это просто внутривенное вливание, да?

— Вливание. Но, с точки зрения медицины, недопустимое, смертельное.

— Как же смертельное, если животные живы и отлично себя чувствуют?

— Не перебивай меня, пожалуйста. Ты умоляешь, чтобы я спас Осю, изволь сначала выслушать, что это за спасение. Это мозговой паразит.

— Ты хочешь сказать, обыкновенный глист?

— Я показывал его пяти лучшим специалистам-паразитологам в Москве. Никто не знает, к какому виду отнести эту тварь. Какой-то очень древний червь. В эпифизе крысы-донора оказались цисты, яйца паразита. Я обнаружил их потом, уже после операции, когда провёл гистологическое исследование. В мозговых оболочках, в крови крысы-донора ни цист, ни паразитов не было. Только в ткани шишковидной железы. Известно, что цисты многих паразитов могут существовать в анабиозе бесконечно долго. Для дезинфекции операционных ран я использовал бензин, как обычно. Цисты раскрываются от прямого контакта с разными химическими веществами, в том числе с бензином.

— Ты вскрыл Григория Третьего? — спросила Таня.

— Нет. Я оставил его, чтобы наблюдать. Он первый удачный экземпляр. Но я вскрыл других, которым проделал ту же операцию. Я вводил им уже не ткани железы крысы-донора, а паразита в обычном физиологическом растворе с глюкозой. Сначала непосредственно в эпифиз, потом просто в вену. Паразит очень быстро по кровотоку находит путь именно к эпифизу, откладывает там яйца и погибает. Цикл жизни у него около семи суток. Вероятно, он выделяет какое-то вещество, которое меняет весь организм на гормональном и клеточном уровне. У всех подопытных животных семь суток держалась высокая температура, а потом — этот странный эффект омоложения.

— Что происходит с цистами дальше? Когда выводится потомство? — хрипло спросила Таня.

— Пока никакого потомства я не видел. Они образуют вокруг себя кальциевые капсулы и внутри них впадают в анабиоз. Но в любой момент они могут проснуться. — Профессор замолчал и посмотрел на Таню.

Она сидела все так же, возле Оси, держала его за руку. Михаилу Владимировичу показалось, что за эту ночь она стала старше лет на десять. Лицо осунулось, нос заострился, взгляд сделался жёстче, губы суше.

— Паразиты не убивают хозяина. Зачем им разрушать собственный дом? Ты сам рассказывал мне о симбиозе, — произнесла она тусклым, чужим голосом.

— Да, иногда организм хозяина может регулировать размножение паразита. Но только сильный, здоровый организм. Симбиоз — слишком хрупкое и ненадёжное равновесие. Что, если паразит размножится в чудовищном количестве и убьёт?

— Но этот живёт только в эпифизе. Его нет ни в крови, ни в мозговых оболочках. Твои слова?

— Да. Но я не уверен.

Минуту молчали, не глядя друга на друга. Михаил Владимирович мял папиросу. Таня встала, обняла его сзади за плечи, поцеловала в висок.

— Я тебя понимаю, папочка. Я могла бы сказать: давай подождём месяц, полгода, год. Ты проведёшь ещё множество опытов, будешь наблюдать, изучать. Но ты же знаешь, счёт идёт даже не на дни. На часы. Где твой препарат? Дома, в лаборатории? Я привезу его и все сделаю сама.

— Сама ты не найдёшь. — Михаил Владимирович тяжело поднялся со стула. — Сиди здесь. Жди. Я скоро. Следи за пульсом.

До развалин отправились не в кабриолете, а в закрытом небольшом джипе. Тамерланов сменил белый костюм на джинсы и гавайскую рубашку. Кольт тоже переоделся и почувствовал себя совсем свободно.

Дорога оказалась значительно хуже, чем трасса от аэропорта. Несколько раз джип подпрыгивал на ухабах так сильно, что Кольт едва не откусил себе кончик языка. Никаких мотоциклистов на этот раз с ними не было. Губернатор спокойно разъезжал один по своим владениям.

Позади осталась столица, унылый пыльный город, застроенный серыми коробками, украшенный бюстами, скульптурами и гигантскими портретами губернатора.

Со всех сторон лежала бескрайняя равнина, и не на чём было остановить взгляд. Мелькали цветные пятна ранних степных цветов, да иногда вдали с грозным гулом проносились табуны лошадей. Ни одна машина не проехала навстречу.

На горизонте что-то забелело, как будто высыпали горсть колотого сахара.

— Вон они, развалины, — сказал губернатор.

Когда подъехали ближе, Кольт увидел три брезентовые палатки, небольшой генератор, грузовик с баком воды. Среди груды белых камней копошились люди. Джип остановился. Из палатки вышла высокая худая женщина лет сорока, в широких светлых штанах, закатанных до колен, в мужской рубашке. Тёмные, с проседью волосы были гладко зачёсаны назад и собраны в хвост на затылке. Она улыбнулась губернатору, он пожал ей руку, представил Кольта.

Женщину звали Елена Алексеевна Орлик.

— Доктор наук, — шёпотом сообщил о ней губернатор, — лучший в России специалист по всяким древним культам.

У неё зазвонил телефон. Она извинилась и стала быстро говорить с кем-то по-французски. Кольт заметил, что у неё аппарат спутниковой связи, и пожалел, что взял с собой обычный мобильник. Сети здесь не было.

— Ну что вы тут нарыли, научные люди? — спросил Тамерланов, когда она закончила. — Расскажите, покажите, проведите экскурсию.

— Насчёт экскурсии — не знаю. Не советую. Лезть надо глубоко вниз, самое интересное там. Но опасно, лесенки верёвочные, ненадёжные, камень может сорваться, упасть на голову. К тому же зрелище не из приятных. Там захоронения. Черепа, кости, много опарышей.

— Что такое опарыши?

— Могильные черви. Они совершенно безобидные, но огромные и очень противные. Тут, знаете, самое любопытное, что нет мужских останков. Только женские и детские, хотя мужчины здесь, безусловно, жили, те самые жрецы Сонорха, которые вас, Герман Ефремович, так интересуют. Непонятно только, куда они делись. Здесь была высокоразвитая инфраструктура. Артезианские скважины, водопровод, канализация.

— Это жрецы все построили? — спросил Кольт.

— Ну, камни они, конечно, не таскали и землю не рыли. Они были чрезвычайно образованными людьми, знали математику, астрономию, медицину. На многих черепах следы трепанации. Мы нашли хирургические