Я сделал самое суровое лицо, какое только мог.

— Итак, Пьеро, имя!

Он отвел глаза.

— Не могу я, парень, со мной же моментально что-нибудь случится! У Кармони везде свои люди… Те, кто считает себя умнее его, сразу начинают наступать на арбузные корки…

— Но ты все же скажи, Пьеро.

— Нет. Нет, не могу.

Я схватил его за галстук. Он оказался из красного шелка, весь в пятнах и с нарисованной от руки лошадиной головой. Лошади, казалось, было очень досадно присутствовать при этой сцене.

Я потянул на себя. Пьеро либо уродился трусом, либо отчаянно боялся меня.

— Погоди! — прохрипел он. — Отпусти, это же несправедливо: я с тобой поехал, все тебе объяснил, а ты…

Дальше он продолжать не смог: я так сдавил ему глотку, что воздух перестал входить и выходить… Наконец я разжал руку, и он вдохнул большую порцию кислорода.

— Ты скажешь или нет, жирный кабан?

Он разевал рот, как рыба на берегу.

— Это несправедливо, — повторил он.

— Говори, или зубы проглотишь!

Он молчал. Я ударил его головой в морду. Его толстые губищи потрескались, и на лошадиную голову потекла кровь.

— Ты еще не знаешь, на что я способен!

— Послушай…

— Я и так слушаю… И не надо принимать меня за придурка, не то начнешь собирать в брюхе металлолом!

Вдруг он резко вывернулся и врезал мне коленом в живот. Его рука к этому времени уже открыла дверцу, и через мгновение он уже бежал прочь вдоль насыпи.

Я выругался и, превозмогая боль, бросился за ним.

С виду он казался неповоротливым, но бежал, как страус. Однако я был все же попроворнее и настигал его с каждым прыжком. Он, видимо, прикинул, что до моста добежать уже не успеет и что ему лучше пересечь железную дорогу — там, по другую сторону насыпи, люди… И вот, собрав все силы, он полез на насыпь.

Я прыгнул вперед и успел схватить его за ногу как раз в тот момент, когда он уже увидел противоположную сторону. Он начал бешено лягаться; мне казалось, что я попал на родео и пытаюсь объездить дикого жеребца. Один раз ему удалось вырваться, но я тут же прыгнул на него снова.

В конце концов я успокоил его новым ударом головы. Мои руки будто сами по себе вцепились сзади в его шею. Он опрокинулся на спину, и я узрел его широкую рожу в перевернутом виде. Его противные выпученные глаза стали белыми, потом красными. Он все еще брыкался, но уже не так сильно.

— Некрасиво, Пьеро, убегать от друзей. Я с тобой по-хорошему, а ты, такой здоровила, вдруг удираешь, как девчонка…

Наконец я отпустил его.

— Ну, рожай скорее, я спешу: как зовут твоего поставщика?

Его затрясло в беззвучном утвердительном ответе.

— Я скажу, скажу… — пропыхтел он.

Я посмотрел вдаль и увидел приближающийся товарный поезд.

— Ну, скорей!

— Это Жерар, хозяин бара «Мелодик» на улице Фальгиер…

— Не врешь?

— Клянусь!

— Да чего стоят клятвы таких, как ты?

Поезд подходил все ближе. Я схватил Пьеро за его жесткие волосы и хорошенько тюкнул затылком о блестящий рельс. Он застонал. Я повторил процедуру еще раз — и он отключился.

Я со всех ног сбежал по насыпи к машине. Поезд прошел, не замедляя ход. Значит, машинист ничего не заметил. И значит, моему приятелю Пьеро по кличке Альпиец уже сделало из его цветной рубашки широкое декольте…

— Я решил, что так будет лучше. Он знал, кто я такой, а реклама была мне ни к чему.

Признаться, в тот момент мне захотелось послать все к чертям. Случай с Пьеро вызвал у меня что-то вроде депрессивной реакции. Я словно увидел свой усеянный трупами жизненный путь, и у меня закружилась голова.

Моя жизнь напоминала это железнодорожное полотно, чьи параллельные рельсы, казалось, сходились в неизвестной и кровавой бесконечности. На рельсы моей судьбы должно было лечь еще немало мертвецов. Но трупов я не боялся — ни теперешних, ни будущих. Они казались мне всего лишь беспокойными соседями, товарищами по несчастью…

Я ехал к Монпарнасу. Что мне еще оставалось делать?

Улица Фальгиер имела провинциальный, домашний вид. Я остановил машину за мебельным грузовиком и решительным шагом вошел в «Мелодик». Внутри не было ни букашки. Висевшие над стойкой часы показывали час дня. Я поежился, подумав о том, что еще шестьдесят минут назад мы с Пьеро были не знакомы, а теперь он уже лежит на рельсах, разрезанный пополам. До чего жалкое создание человек!

Хозяин бара закусывал, одиноко сидя за столиком в дальнем углу зала. Это был высокий мужик с темными напомаженными волосами и зигзагообразным шрамом на лице. Он показался мне не слишком симпатичным: он, похоже, считал всех окружающих жадными и похотливыми свиньями.

Он подавил усталый вздох и поднялся из-за стола.

— Что будете?

— Смородиновую настойку.

Он налил и вновь принялся за свою яичницу с ветчиной. На кухне высокая мясистая баба поджаривала лук. Кроме них, в баре никого не было.

Мой план созрел в считанные секунды. Я сидел у самого выхода, частично закрывая собой дверь. Улучив момент, я незаметно вытащил шплинт из дверной ручки, затем расплатился и вышел. Оказавшись снаружи, я снял ручку и вернулся, сделав вид, будто что-то забыл.

— Извините, патрон, от вас можно позвонить?

— По внутригородскому?

— Да.

— Телефон вон там, у туалета.

— Спасибо.

Дверная ручка лежала у меня в кармане. Я покрепче ухватил ее за металлический стержень и, проходя мимо Жерарa, резко и метко врезал ему железякой по затылку. Он завалился вперед, уткнувшись носом в свою яичницу. Я быстро перешел на кухню; толстуха наливала в мойку горячую воду и ничего не услышала. Я снова размахнулся своей кривой металлической дубинкой и стукнул посильнее, так, чтобы она сразу отплыла. По тому, как она упала, я понял, что явно превысил дозу, Она не шевелилась; с затылка и из носа текла кровь. Видимо, ей требовалась операция. После такого удара у нее, пожалуй, могли начаться провалы в памяти…

Я оставил ее на полу. Теперь можно было заняться главным: кухарка, по крайней мере, мне в этом помешать уже не могла.

Я вернулся в зал. Мужик со шрамом уже начинал моргать глазами. Я оттащил его в туалет, усадил на унитаз и привязал к трубе бельевой веревкой, которую нашел в шкафу.