На реке Вами туземцы поставили мой автомобиль на плотик, и шестеро крепких мужчин на другом берегу взялись за канат и с песнями потянули меня через реку. Течение было стремительным, и на середине реки утлый плотик, на котором качались я и моя машина, начало сносить вниз. Шестеро силачей запели громче и потянули сильнее, а я беспомощно сидел в кабине и следил за плещущимися вокруг плотика крокодилами, а крокодилы пялились на меня своими злобными черными глазками. Я подскакивал на волнах больше часа, но, в конце концов, шестеро силачей победили течение и перетащили меня через реку.

— С тебя три шиллинга, бвана, — сказали они, смеясь.

Слона я видел всего один раз. Крупный самец с самкой и детенышем медленно шли по лесу вдоль дороги. Я остановился, но из машины не вышел. Слоны меня не заметили, и я спокойно наблюдал за ними. От этих огромных неторопливых животных веяло умиротворенностью и спокойствием. Их шкуры свисали складками, словно мешковатые костюмы, позаимствованные у более крупных предков. Как и жирафы, слоны — вегетарианцы, им не нужно охотиться или убивать, чтобы выжить в джунглях, но ни один дикий зверь не посмеет напасть на них. Им следует опасаться лишь подлых людишек — случайных охотников или браконьеров — но судя по виду этого небольшого семейства, они с подобными ужасами еще не сталкивались. Похоже, они были счастливы и довольны жизнью. Они куда лучше меня, сказал я себе, и много-много мудрее. Сам-то я сейчас еду убивать немцев или погибнуть от их пули, а эти слоны даже не знают, что такое убийство.

На границе Танганьики и Кении поперек дороги стояла старая хижина с деревянными воротами, а командовал этим великим форпостом таможенно-иммиграционного ведомства древний и беззубый чернокожий человек, сообщивший мне, что он трудится здесь вот уже тридцать семь лет. Он предложил мне чашку чаю и попросил не обижаться за то, что у него к чаю совсем нет сахару. Я спросил у него, не желает ли он, чтобы я ему предъявил свой паспорт, но он затряс головой и сказал, что все паспорта для него на одно лицо. Во всяком случае, добавил он, улыбаясь, как заговорщик, он все равно ничего не прочтет без очков, а очков у него нет.

Вокруг моей машины собрались огромные масаи с копьями в руках. Они с любопытством рассматривали меня и хлопали руками по машине, но мы друг друга не понимали.

Немного погодя я трясся по особенно узкому участку дороги, вьющейся сквозь густые тропические заросли, и вдруг солнце закатилось, и за десять минут на джунгли опустился мрак. Фары мои светили очень слабо. Было бы глупо продираться сквозь ночь. Так что я остановился на самой обочине среди колючих деревьев, открыл окно и налил себе немного виски с водой. Я неторопливо пил, прислушиваясь к шорохам джунглей, и ничуть не боялся: автомобиль надежно защищает от любых диких зверей. У меня был с собой бутерброд с сыром, и я съел его, запивая виски. Потом закрыл оба окна, оставив лишь щелочки сверху, перебрался на заднее сиденье и уснул, свернувшись калачиком.

В Найроби я приехал около трех часов следующего дня и прямым ходом покатил на аэродром, где располагалась маленькая штаб-квартира Королевских военно-воздушных сил. Там я прошел медицинский осмотр у приветливого врача-англичанина, который заметил, что рост метр девяносто восемь не очень подходит для пилота.

— Вы хотите сказать, что не допускаете меня к службе в авиации? — с испугом спросил я.

— Как это ни забавно, — ответил он, — но в моих инструкциях нет упоминания об ограничениях по росту, так что я пропускаю вас с чистой совестью. Удачи, мой мальчик:.

Мне выдали простую форму, состоявшую из шортов цвета хаки, гимнастерки, кителя, носков тоже цвета хаки и черных ботинок, и присвоили звание рядового ВВС. Потом меня отвели в разборный барак с полукруглой крышей из рифленого железа, где уже разместились мои товарищи по учебе.

Всего в школе начальной подготовки к полетам нас было шестнадцать человек, и мне нравились все мои однокашники. Это были такие же молодые люди, как я, приехавшие из Англии и работавшие в крупных коммерческих концернах, как правило — в банке «Барклайз» или в табачной компании «Империал Тобакко», и все они пошли добровольцами в военную авиацию. Нам предстояло учиться здесь шесть месяцев, а потом нас ожидала отправка в разные боевые эскадрильи. Теперь достоверно известно — я потом все тщательно проверил, — что из тех шестнадцати не менее тринадцати пилотов погибли за следующие два года.

Жаль, они были так молоды.

На аэродроме у нас было трое инструкторов и три самолета. Инструкторами служили гражданские летчики, которых ВВС одолжили у небольшой местной компании «Уилсон Эруэйз». Мы учились на «Тайгер- мотах», небольших пассажирских самолетах. Эти «Тайгер-моты» были настоящими красавцами.

Кто хоть раз летал на «Тайгер-моте», влюблялся в него с первого взгляда, вернее, с первого полета. Этот надежный и очень подвижный маленький биплан с двигателем «Джипси» еще никого не подвел в воздухе, по словам моего инструктора. В «Тайгер-моте» можно кувыркаться по всему небу, и все равно ничего не сломается. Можно скользить по небу вниз головой, повиснув на стропах, и хотя мотор глохнет, потому что карбюратор тоже летит вверх тормашками, двигатель заводится моментально, стоит только вернуть самолет в нормальное положение. Можно войти в вертикальный штопор и сотни метров отвесно падать вниз, а потом стоит лишь коснуться рукоятки руля, дросселя, толкнуть ручку вперед — и, совершив два переворота через крыло, самолет снова летит параллельно земле.

У «Тайгер-мотов» не было недостатков. У них ни разу не отвалилось крыло при потере летной скорости во время приземления, а таких неуклюжих приземлений было бесчисленное множество. Им порядком досталось от неумелых новичков, и хоть бы что.

В «Тайгер-моте» было две кабины, одна — для инструктора, другая — для ученика, снабженные переговорным устройством. «Тайгер-мот» был допотопным самолетом без автоматического пуска, и завести двигатель можно было только одним способом: встать перед самолетом и раскручивать пропеллер рукой. При этом требовалась большая осторожность: если покачнешься и упадешь вперед, пропеллер мигом снесет голову.

На маленьком аэродроме Найроби была всего одна взлетная полоса, но всем удавалось много практиковаться в приземлении против ветра и взлете: Почти каждое утро нам приходилось бегать по летному полю и прогонять с него зебр.

Если летаешь на военном самолете, то сидишь на парашюте, что прибавляет тебе еще пятнадцать лишних сантиметров роста. Когда я впервые забрался в открытую кабину «Тайгер-мота» и уселся на парашют, моя голова оказалась рад кабиной. Работал мотор, и в лицо мне била сильная струя с вращающегося пропеллера.

— Вы слишком высокий, — сказал инструктор, которого звали старший лейтенант авиации Паркинсон. — Вы в самом деле хотите этим заниматься?

— Да, конечно, — ответил я.

— Подождите, пока мы раскрутим пропеллер посильнее, — сказал Паркинсон. — Дышать вам будет трудно. И наденьте очки, иначе ослепнете от слез.

Паркинсон оказался прав. В первом полете я едва не задохнулся из-за потока воздуха, который гнал пропеллер, и выжил только потому, что каждые несколько секунд наклонял голову и вдыхал воздух в кабине. После этого я стал обматывать нос и рот тонким хлопчатобумажным шарфом, и благодаря этому мог