— Понятно. Тогда, надо думать, ведьму в своей жизни ты тоже не потерпишь.
— Тетя Софи, я вовсе не… Софи подняла руку.
— Я на первом же поезде возвращаюсь в Нью-Йорк.
— Как вы можете!
— Я не могу изменить себя, Лаура. — Софи поднялась с кресла с достоинством королевы, встающей с трона. — И я не могу оставаться там, где нетерпимы к тем, кто чуть-чуть отличается от большинства.
Лаура стояла около камина, глядя, как Софи направляется к двери. Она чувствовала, как внутри нее шевелится, пробуждаясь, одиночество, которое, как ей казалось, ушло навсегда.
— Тетя Софи, пожалуйста, не уезжайте!
Софи остановилась у двери.
— Прости меня, Лаура. Я не могу здесь оставаться. — Она оглянулась через плечо, и на ее губах появилась печальная улыбка. — Надеюсь, ты поймешь, как драгоценен дар любви. Я надеюсь, что ты поймешь это, пока не слишком поздно.
Лаура обхватила себя руками, пытаясь растопить лед одиночества, холод отчаяния, проникавший в ее кровь. Слезы жгли ей глаза, пока она смотрела, как ее тетя выходит из комнаты. «Вы не понимаете, — прошептала она пустой комнате. — Как я могу быть уверена, что то, что я чувствую, — действительно любовь?»
— Папа. — Лаура постучала в дверь кабинета на втором этаже.
Ответа не было.
Мгновение она стояла в коридоре, раздираемая противоречивыми чувствами, не зная, как отец примет ее. Цепи, выкованные сегодня утром, были такими непрочными! И то, что она собиралась сделать, могло разорвать их. Она повернула ручку и отворила дверь.
Дэниэл сидел за столом в бордовом кожаном кресле. Одна его рука, сжатая в кулак, лежала на полированной столешнице розового дерева рядом с пустым бокалом из-под бренди. В другой руке он держал карманные часы.
— Папа!
Он не замечал ее присутствия, по-прежнему глядя на циферблат.
В его густых волосах виднелись глубокие борозды, как будто он водил руками сквозь густые, темные волны. Галстук съехал набок, первые несколько пуговиц рубашки были расстегнуты. До этого мгновения Лаура ни разу не видела своего отца растрепанным. Он всегда был безупречен… И непроницаем. Он пол ностью владел своими чувствами и своим миром. И вот этот человек исчез, стоило Софи щелкнуть пальцами.
Лаура прислонилась к двери, закрывшейся с тихим щелчком.
— По-моему, нам нужно поговорить обо всем, что случилось.
Дэниэл сидел как окаменевший, его лоб прорезали глубокие морщины. Солнечный свет проникал сквозь высокие окна за его спиной, окружая его заревом, боровшимся с тьмой, исходившей из него, с тьмой, которая поразила его душу.
Лаура была знакома с этой тьмой; ее саму наполнял тот же мрак боли и сомнений.
Она подошла к нему, чувствуя, как каждый удар сердца отдается в горле.
— Папа, я понимаю, какое потрясение ты испытал.
Он не ответил, все так же глядя на часы, как человек, застывший во времени.
Она подняла с пола его темно-серое пальто и набросила его на спинку чиппендейловского кресла, стоявшего около окна.
— Ты должен понять, что тетя Софи осталась точно такой же женщиной, какой она всегда была.
Он стиснул зубы, и на его щеке заиграл желвак. Лаура остановилась около отца, глядя на его склоненную голову, на руку, лежавшую на столе, на часы на его ладони с золотой цепочкой, свисающей с края стола. Стекло часов отражало солнечные лучи, затемняя стрелки. Но внимание ее отца было приковано к фотографии, вставленной в крышку часов. К золотой крышке был прикреплен овал, вырезанный из большого фото — портрет Софи, какой она была больше двадцати лет назад.
— Тетя Софи мало изменилась с тех пор, как был сделан этот снимок.
Дэниэл захлопнул крышку, сжав часы в руке.
— Ты давно знала о ее… — Он заколебался, постучав ребром ладони по столу. — Ты давно знала о ее… талантах?
— Около недели. До тех пор она сама о них не подозревала.
Он поднял на нее темные глаза, полные боли.
— Она не знала, что она… она… — Он прочистил горло. — Она узнала только несколько дней назад?
— Она открыла в себе эти способности, когда Ридли нашел эту книгу в винном погребе.
Дэниэл нахмурился.
— Как я припоминаю, Ридли в тот день едва не сломал лодыжку. Какое совпадение!
— Папа, мне кажется, тетя Софи собирается уехать.
