танцоров, которые уже выстроились, готовые начать представление. — Барабаны изготовлены из человеческой кожи, и теперь вы понимаете, почему каждый комплект называется «семейным». Горизонтальный ударный инструмент сделан из фаланговых костей и… тут есть и другие, но вы теперь можете понять, почему эта музыка звучит так… драгоценно для тех из нас, кто знает, что потребовалось для ее создания?

— О да, — сказал Гурдже.

Начался танец. Танцоры, гибкие, умелые, почти сразу поразили его. На некоторых, наверно, были антигравитационные системы, потому что они передвигались по воздуху, как громадные, прозрачные и медленные птицы.

— Хорошо, — кивнул Хамин. — Как видите, в империи можно занимать разное положение. Кто-то — игрок, а на ком-то… играют. — Хамин улыбнулся этой игре слов на эаском; впрочем, на марейне она отчасти сохранялась.

Гурдже несколько мгновений наблюдал за танцорами, потом, не отрывая от них взгляда, сказал:

— Я буду играть, ректор. На Эхронедале. — Он принялся в такт музыке постукивать одним из колец по бокалу.

Хамин вздохнул.

— Ну что ж, Жерно Гурдже, должен вам сказать, что мы обеспокоены. — Он снова затянулся своей трубкой, скосив глаза в чашечку, мерцавшую красным. — Обеспокоены тем воздействием, которое ваши дальнейшие победы могут оказать на нравственность нашего народа. Здесь так много простых людей, и наш долг — ограждать их иногда от грубой реальности. А какая реальность может быть хуже осознания того, что большинство твоих близких легковерны, глупы и жестоки? Они не поймут, если чужак, инопланетянин, придет в их мир и будет одерживать победы в святой игре. Мы здесь, то есть те из нас, кто служит при дворе и в колледжах, может, и не столь озабочены этим, но мы должны думать о простолюдинах… я бы даже сказал, об умственно невинных людях, мистер Гурдже, и то, что приходится для этого делать, то, за что мы иногда берем на себя ответственность, не всегда нам нравится. Но мы знаем свой долг и исполним его — ради них и ради нашего императора.

Хамин наклонился к Гурдже:

— Мы не намерены убивать вас, мистер Гурдже, хотя, насколько мне известно, при дворе есть группы, которые только этого и желают, и, говорят, агенты служб безопасности могут сделать это без всякого труда. Нет, ничего такого вульгарного мы не замышляем. Но…

Старый верховник затянулся своей тонкой трубкой, издав звук, похожий на легкий хлопок. Гурдже ждал. Хамин снова направил на него черенок.

— Должен вам сказать, Гурдже, что независимо от того, как вы сыграете первую партию на Эхронедале, будет объявлено, что вы потерпели поражение. У нас полный контроль над коммуникационными и новостными службами на Огненной планете, и что касается публики и прессы, то они будут знать: вы потерпели поражение в первом же туре. Мы сделаем все необходимое для того, чтобы ни у кого не возникло сомнений на сей счет. Можете кому угодно сообщить, что я сказал вам это, можете заявлять что угодно после игры — над вами только посмеются, и так или иначе случится то, о чем я вам рассказал. Какой должна быть истина, уже решено.

Наступила очередь Олоса.

— Так что, Гурдже, как видите, вы можете отправляться на Эхронедал, но там вас ждет поражение, совершенно неминуемое поражение. Вы можете отправиться туда как важный турист или остаться здесь и наслаждаться жизнью в качестве нашего гостя, но продолжать игру вам не имеет ни малейшего смысла.

— Гм, — произнес Гурдже.

Танцоры медленно оголялись, снимая друг с друга одежду. Некоторые из них, продолжая танцевать, одновременно умудрялись гладить и касаться друг друга на преувеличенно чувственный манер. Гурдже кивнул:

— Я подумаю над этим. — Потом он улыбнулся двум верховникам. — И тем не менее я бы хотел увидеть вас на Огненной планете. — Он отхлебнул прохладную жидкость из бокала и стал смотреть танец; эротическое действо позади музыкантов становилось все более откровенным, — А в остальном… не могу себе представить, что я буду из кожи вон лезть.

Хамин изучал свою трубку. Лицо Олоса было очень серьезным.

Гурдже жестом покорной беспомощности протянул перед собой руки.

— Что еще я могу сказать?

— Но вы готовы к сотрудничеству? — спросил Олос. Гурдже недоуменно посмотрел на него. Олос медленно протянул руку и постучал по ободку бокала Гурдже.

— Что-нибудь похожее на правду, — тихо сказал он. Гурдже увидел, как два верховника обменялись взглядами. Он ждал, когда они продолжат свою игру.

— Документальное свидетельство, — сказал Хамин минуту спустя, обращаясь к своей трубке. — Фильм, в котором вы с озабоченным видом смотрите на свою безнадежную позицию. Может, даже интервью. Мы, естественно, могли бы организовать это и без вашего участия, но так будет проще, меньше забот для всех нас, если вы готовы помочь.

Старый верховник затянулся трубкой. Олос отпил из бокала, скользнув взглядом по танцорам с их эротическими ужимками.

Гурдже не скрывал удивления.

— Вы предлагаете мне солгать? Принять участие в создании вашей ложной реальности?

— Нашей реальной реальности, Гурдже, — тихо сказал Олос. — Официальной версии, которая будет иметь документальное подтверждение, которой будут верить.

Гурдже усмехнулся во весь рот.

— Я буду рад помочь. Конечно же. Я буду рассматривать это как вызов — выставить себя в жалком виде для массы народа. Я даже помогу вам создать позиции такие жуткие, что сам не смогу найти выход. — Он поднял свой бокал. — Ведь в конце концов, важна сама игра, разве нет?

Хамин фыркнул, плечи его сотряслись. Он снова присосался к трубке, потом сквозь клуб дыма ответил:

— Ни один истинный игрок не мог бы сказать больше. — Он похлопал Гурдже по плечу. — Мистер Гурдже, даже если вы не захотите использовать все то, что вам предлагают в моем доме, я надеюсь, вы побудете с нами некоторое время. Я с удовольствием побеседую с вами. Вы останетесь?

— Почему бы и нет? — сказал Гурдже, и они втроем выпили друг за друга.

Олос откинулся к спинке и безмолвно рассмеялся. Все втроем обратились к танцорам, которые теперь изображали совокупление, образовав нечто вроде головоломки из тел, но по-прежнему, с удивлением отметил Гурдже, двигались в такт музыке.