способные преодолеть любые препятствия. Я перелез через ворота, пробежался по заросшему травой бетону и начал выплясывать у самого края этой дороги в никуда, в нескольких десятках футов от мчащихся внизу машин. А затем перешел к стриптизу. По свидетельству Макканна, я воспылал желанием распределить свои шмотки по всей стране, даже миру, а для того прицельно метал их в проезжающие по шоссе контейнеровозы. Оставалось только надеяться, что я поступил таким же образом и со своими кроссовками, а не оставил их наверху: в городе не так-то много людей, у кого одна нога одиннадцатого размера, а другая двенадцатого. Во всяком случае, теперь я понял, почему утром у меня были такие грязные ноги.
Затем подъехала патрульная машина, и Макканн крикнул мне, чтобы я смывался. Я перекинулся через край, повис на пальцах, свалился в кусты, ничего себе не поломал и с диким гоготом умчался в неизвестном направлении.
Ну, псих я, псих, кто же спорит. Я очень стараюсь действовать разумно и все-таки раз за разом удивляю себя какими-то дикими, крайне рискованными выходками.
И ведь все эта пьянка проклятая.
– А кто такой этот самый Тамблер, который к тебе приезжает? – спросил Макканн, когда мы трое, не считая собаки, сидели уже под сводами собора Св. Джута, снимая пробу с венгерского бренди и запивая его «Будвайзером». Точнее говоря, пьянствовали они, я же по-прежнему вел себя паинькой, пил исключительно апельсиновый сок и газированную артезианскую воду. Все тихо-мирно, и тут вдруг Макканн ошарашивает меня фамилией Тамбер (простим ему небольшую неточность).
Получается, что вчера по пьяни я что-то такое ему сболтнул. А ведь боялся я, всегда боялся, что однажды напьюсь и выдам кому-нибудь вроде Макканна всю свою игру, и тогда все вокруг узнают, что я не забулдыга-сторож, а кошмарно, отвратительно богатый… композитор? басист?.. одним словом – рок-звезда. Макканн перестанет со мной дружить – какая же дружба с человеком в миллион раз богаче тебя? Крошка Томми запрезирает меня за другое – за то, что когда-то, в семидесятых, я был главной движущей силой одной из тогдашних показушных, нарциссических и продажных рок-групп… и ни один из них не простит мне моего вранья. Мне и самому не хотелось бы врать, но ведь иначе же было никак… ладно, поздно об этом думать.
Так что же я ему сказал? И что теперь-то врать, чтобы не запутаться окончательно?
В подобных случаях лучше всего не слишком отклоняться от истины.
– Он из записывающей компании, которая выпускала пластинки этого парня. – Далее следовало уточнить обстановку. – А что, чего я там про него говорил?
По проходу неторопливо проследовал Зам; в его пасти было нечто сильно напоминавшее мою кроссовку.
– Ты собирался припарковать этот бульдозер прямо поверх евоного «порше».
Ох, господи. Да еще, наверное, не «этот», а «мой» бульдозер.
– Что, прямо так и сказал? – Я неуверенно хохотнул и с наслаждением высосал полбутылки «Будвайзера». Томми громко рыгнул. Из северного трансепта доносилось трудолюбивое чавканье. – Ну-у, – протянул я, – он, в общем-то, хочет посмотреть, как тут что, ну и… ну, я надеюсь, что он не увидит ничего такого, что, ну, ему не понравится.
– Типа, – заметил Томми, – полтыщи пивных бутылок в ковше бульдозера?
– Ну… да нет, мне же было сказано, чтобы пил сколько влезет, но с другой… не знаю. Пожалуй, мне просто не нравится, что кто-то там будет меня проверять… – Я пожал плечами и задумчиво приложился к бутылке. Пока что мое вранье выглядело вполне убедительно. На мой собственный взгляд. – Да чего там заранее трепыхаться, он же когда еще приезжает… двадцать первого, так он вроде сказал.
– Он что сюда, типа на Рождество? – лениво полюбопытствовал Томми.
– Не, вроде на один день.
– Так он что тогда, без машины будет? – спросил Макканн.
– Ну да, – кивнул я. – Прилетит, наверное.
– Так ты начинай уже перегонять бульдозер в аэропорт, – посоветовал Макканн. – Долгая история.
– Да хрен с ним, с бульдозером. У него и номера нет, и вообще руль слева. Так что я просто приберусь здесь малость и угощу его чаем.
– Без телеги всю эту посуду не выволочь, придется тебе брать напрокат.
– Да, пожалуй.
Я допил бутылку и тревожно посмотрел налево. Жующие звуки, доносившиеся все это время из северного трансепта, стихли, а затем сменились вроде как блюющими, в собачьем исполнении. Томми тоже взглянул в ту сторону, но без особого интереса. Вопреки моим предсказаниям, в «Грифоне» собака честно заказывала на всех, как только подходила ее очередь, и продолжалось это не менее часа. Белла даже позволила Крошке Томми отвести Зама в туалет – пресловутый дядюшка научил пса аккуратно мочиться в водосток. Перед уходом мы там немного перекусили – мы, кроме Зама, который презрительно отвернулся от бобов с паштетом.
– Он сел на высоковолоконную диету, – объяснил Томми.
– Бобы – они и есть самые высоковолоконные.
– Ну, значит, там избыток сахара в соусе или еще что.
– Ишь ты, какой набалованный сукин сын, – сказал я псу и честно разделил его порцию между нами троими.
Когда у Зама кончились деньги, мы решили перебазироваться в мою церквуху. Пес шел по прямой, не шатаясь, только справлял малую нужду у каждого фонарного столба, а на Бат-стрит попытался сцепиться со здоровенным догом. Поводка у Томми не было, поэтому нам пришлось отделить яростно лающего дога (и его насмерть перепуганную хозяйку) от напружинившегося, негромко рычащего Зама чем-то вроде живой стенки. В этот момент я впервые понял, что чувствует футболист, стоящий на пути штрафного удара, мои руки инстинктивно метнулись вниз и прикрыли самое дорогое.
