скот, как солдаты, которые как скот, а потом сам истекает, фонтанирует кровью, и бизнесмен, который ставил прибыль выше безопасности и не только способствовал гибели тысячи человек, но еще и попытался увильнуть от компенсационных выплат тем, кто выжил, и иждивенцам, получает свой собственный взрыв газа — блеве, так это, кажется, правильно зовут, — ни хера себе у этого типа, кто бы он ни был (если только он — это он), чувство юмора или по крайней мере ирония, снимает, понимаешь, натуральный снафф,[73] если, конечно, смерть мозга считается, по-любому это настолько близко к снаффу, насколько возможно, такое и в отделе охраны общественной нравственности хрен найдешь, а уж они-то годами ищут, и хотя все знают, что такие пленочки существуют, никто их не видел, а тут появляется эта горилла и снимает собственную, чтобы другим порнушникам неповадно было! Очень смешно; в этом столько иронии, и ты объясняешь все это Макданну и смеешься, потому что полиция-то не виновата в том, что у тебя пропал сон, виноваты ночные кошмары, в них тебя преследует горилла с детским голосочком и огромным шприцем, которым собирается тебя выдрючить, разве это не смешно? Ты не можешь спать, ты сам себя лишаешь сна, и ты говоришь, послушайте, вот увидите, я и в самом деле упаду с лестницы, но он вроде не понимает шутки, а потом я опять в камере, а потом в комнате для допросов, окна зарешечены, стекла матовые, и что там за окном, ничего не видно, они включают магнитофон, и все как обычно, и чем дальше, тем смешнее; они просят меня подражать голосу Майкла Кейна! Они хотят, чтобы я им, на хер, изобразил Майкла Кейна, можете в это поверить? А потом появляется этот эксперт, или кто уж он там, и они просят меня вдохнуть гелий и повторить то, что говорила горилла на видео, и я уже чувствую, что становлюсь им, они хотят сделать меня им; не думаю, что мой голос похож на голос того типа с мозго-снафф-видео, но хер его знает, что там у них в голове, их ведь тут столько, хоть жопой ешь, толпы, копы со всей, на хер, страны, у каждого свой акцент — лондонец, мидлендец, уэльсец, шотландец, еще кто-то, бог его знает кто, не только Флавель и Макданн, хотя время от времени я и их вижу, в особенности Макданна, который почти всегда смотрит на меня как-то странно, словно никак не может поверить, что я все это натворил, и у меня какое-то чудное чувство, будто он думает, что я для этого слишком уж ничтожная личность, то есть он как бы нехотя твердо гнет линию расколоть суку, а сам больше уважает гориллу, чем меня, потому что я на допросах рассыпался, и они засрали мне голову этими своими фотографиями и видео (ха, значит, горилла уже внушила мне кое-что, начинила мои долбаные мозги, вбила мне в голову эту идейку, видение, этот мем[74] говнючий), я-то думал, что я парень крутой, а оказалось, что мне еще сиську сосать, на меня нажми, и я готов, рассыпался, вот почему, если только я не актер, каких он еще в своей долбаной жизни не видел, Макданн не может поверить, что я способен был натворить все то, что натворила горилла, и все же столько улик против меня, особенно дни, часы и все такое прямо указывают на меня, и это не говоря о той статье про ТВ, что я написал, ни дать ни взять список намеченных к ликвидации.

И это все продолжается, не прекращается, еще одну ночь, еще один кошмар, а потом снова комната для допросов, и магнитофон, и вопросы о Паром-Стром — паром закрыт, и о Джерси, и об авиарейсах, и как раз тогда они говорят мне о другом трупе, да, кстати, мол, твой лучший дружок Энди тоже погиб, взорвался в отеле, когда тот сгорел; возможно, сначала ему размозжили голову, но тебе, конечно, все это известно, потому что и это твоих рук дело, разве нет?

Я немного соврал. Раньше. Я рассказал об этом не так, как было на самом деле, а как это виделось. Или не так, как есть на самом деле, а как видится. Как хотите.

— Энди — Ивонна.

— Привет, — говорит она и пожимает ему руку.

— А вон там Уильям, — говорю я Энди. — Тот, что с большой саблей.

Энди поворачивается и смотрит на Уильяма. Уильям облачен в белое, в фехтовальной маске, с саблей в руке; внезапно он делает выпад, выставляя вперед одну ногу.

Его противник отскакивает назад и пытается отражать удары своей саблей, но теряет равновесие, а Уильям атакует, делая хлесткие резкие движения своей, и вот лезвие тяжелого изогнутого клинка упирается противнику в бок.

— Вот черт, — говорит второй парень, а Уильям отступает назад и стоит, расслабившись.

Они снимают маски, и Уильям подходит к нам, маска под мышкой, с руки свисает сабля, его лицо раскраснелось и покрыто капельками пота, сверкающими в ярком свете спортзала. Я знакомлю его с Энди.

Энди коротко пострижен, на нем блейзер и аккуратно отутюженные джинсы, лицо красивое, но прыщеватое, выражение чуть высокомерное и настороженное. Ему двадцать один, он на два года старше нас, но Уильям кажется более уверенным и спокойным.

— Привет, — говорит Уильям, отбрасывая со лба назад прядь белокурых волос. — Так ты и есть дружок Кама, выбравший солдатчину?

Энди едва заметно улыбается.

— А ты, значит… Уилли, да?

Я вздыхаю. Я думал, эти двое поладят.

Ивонна похлопывает Уильяма по плечу своей маской. Она тоже только что фехтовала, ее длинные черные волосы откинуты назад и перевязаны, лицо блестит от пота. Мне кажется, что она похожа на итальянскую принцессу, дочь древнего рода, его младшей ветви — без претензий на главенство, но все еще неизменно роскошной: огромные, хранящие следы былого величия виллы в Риме, на Гранд-канале в Венеции, на Тосканских холмах.

— Быстро в душ, — говорит она ему. — Нам надо еще подготовиться к вечеру. — Она улыбается мне. — Заскочим быстренько в бар, минут на десять?

— Отлично, — соглашаюсь я.

Энди хранит молчание; Ивонна поворачивается к нему:

— Придешь на вечеринку?

— Да, — отвечает он. — Если никто не против.

— Конечно. — Она улыбается.

— Ай! Жжет, жжет, жжет!

— Что?

— Попался такой острый чили… стрескала целый долбаный стручок зеленого чили… ух, — говорит Ивонна и машет ладонью перед открытым ртом, повисая у меня на руке. — Уф, спасибо. — Она лезет в мой стакан с водкой и лимонадом и выуживает оттуда кубик льда. — Держи, — сиплым голосом говорит она, вручая мне косячок, а сама гоняет во рту кубик льда и одновременно пытается дышать ртом.

Я ей широко улыбаюсь, она обиженно хмурится. Энди сидит рядом со мной, потом вдруг ныряет в толпу. Музыка играет вовсю, в университетской квартире яблоку негде упасть. Стоит теплый майский вечер, экзамены закончились, и все гуляют. Окна открыты в ночь, из них льются звуки первого альбома Pretenders[75] — плывут по травянистому склону к небольшому озерцу и огням библиотеки и административного здания на другой стороне.

— Ой, мой рот, — говорит Ивонна и хлопает меня по плечу. — Ты бы хоть рожу сочувственную скорчил, что ли, свинья ты этакая, — выговаривает она мне. Глаза у нее слезятся.

— Сочувствую.

Энди возвращается со стаканом молока.

— Вот, — говорит он, предлагая стакан Ивонне.

Она поднимает на него глаза. Он кивает на ее рот.

— Лед не поможет, — говорит он ей. — Это… это вещество в чили, которое вызывает жжение, — (я улыбаюсь, потому что по построению фразы точно знаю: ему известен технический термин, но он не хочет показаться умником), — не растворяется в воде, но растворяется в жире. Попробуй, поможет.

Ивонна озирается. Я протягиваю ей руку, и она этак изящненько выплевывает остатки кубика льда мне на ладонь, затем прихлебывает молоко. Я пожимаю плечами и кладу ледяную лепешку себе в стакан.

Ивонна выпивает молоко.

— И в самом деле, — кивает она. — Спасибо.

Вы читаете Пособник
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату