я со своими драконами сделался форменным параноиком. Иногда всю ночь напролет от страха не мог уснуть, а ну как ненароком высуну из-под одеяла голову и проснусь, когда она уже будет в пасти у дракона.

– Ух ты!

Рори крякнул, снова подкинув Прентиса на спине. А пацаненок – не такая уж и соломинка.

– Но однажды ночью, под одеялом… я уже подрос, и все-таки… я вспоминал события прошедшего дня и думал о школе, вспоминал, чему мы там учились,– а тогда шла Вторая мировая война, и мне очень не нравился Гитлер, и я спросил папу, просто для проверки, и…

– Так он еще был жив? Когда вам было десять?

– Да, он умер, когда мне было двенадцать. В общем, он принес книгу – историю войны в картинках, и там были фотографии лагерей смерти, где фашисты убили миллионы евреев, коммунистов, гомосексуалистов, цыган и всех остальных, кого не любили… Но больше всего – евреев, там были целые горы трупов, невероятно худые тела, кожа да кости… И скелеты обмотаны папиросной бумагой и уложены в штабеля выше дома или сброшены в ямы – длинные ямы, полные трупов… И металлические носилки, на которых мертвецов засовывали в печи, и груды обручальных колец и очков, и даже искусственные ноги – просто жуть… Короче, в тот вечер родители принесли в мою комнату ночник – на случай, если будут кошмары. Но тени были еще хуже, чем потемки, и вот я лежу под одеялом и дрожу от страха, думая об этих проклятых драконах, и еще думаю: скорей бы Кен приехал на каникулы, потому что мне иногда позволяли спать в его комнате, и вот бы мне здесь разрешили не гасить торшер… В общем, до того себя довел, что разревелся. Лежу и плачу, как девчонка. И тут я вдруг подумал… Может, и есть на свете драконы. Может, они реальны и коварства им не занимать, но я-то – человек. И подонок Адольф Гитлер был человеком, и он убил миллионы людей… И я, вместо того чтобы дальше бояться и нюни распускать, отбросил одеяло, соскочил с кровати, выбежал на середину спальни – и ну орать, визжать, реветь и лупить по всему что попало.

– Ха! – заерзал на нем Прентис.

– На шум прибежали мама и папа, думали, у меня припадок. А я стою на ковре и гляжу на них, и на лице у меня такая счастливая улыбка, и я им твердо говорю: беспокоиться не о чем.

Рори улыбнулся воспоминанию и, подняв голову, огляделся. Здесь, в лощинке между дюнами, громче звучал прибой. Вдали виднелась машина, она приближалась.

– Блеск! – сказал Прентис.

Рори крякнул, в очередной раз подкидывая на спине Прентиса:

– И с тех пор у меня с драконами никаких проблем.

– Еще бы!

Гул автомобиля нарастал, а с другой стороны, в промежутке между дюнами, открывались вечно искрящийся пляж и сине-зеленый океан.

– Ну что, попробуем старый добрый автостоп? – спросил Рори.– Ты уже готов слезть?

– Ага!

Прентис съехал на траву. Он стоял на здоровой ноге, пока Рори потягивался и массировал поясницу. Когда машина была в сотне ярдов, он вытянул руку с оттопыренным большим пальцем. Прентис подался вперед и что-то сунул за воротник рубашки Рори. Это был бумажный флажок спасения на водах. Рори оттянул воротник, чтобы взглянуть на флажок, затем посмотрел на ухмыляющееся лицо мальчика.

– Это вам медаль, дядя Рори,– объяснил Прентис– За то, что вы такой классный дядя.

Рори взъерошил волосы мальчику:

– Спасибо, Прентис.

И снова посмотрел на машину: притормаживает или нет?

– А я часто Дарта Вейдера боялся,– признался Прентис, обнимая Рори рукой за талию и поднимая ногу, чтобы помассировать ее другой рукой.—Лежал под одеялом и звуки такие делал, ну, как он дышит, а потом резко прекращал, но иногда это продолжалось и после того, как я прекращал! – Прентис покачал головой и шлепнул себя по лбу ладонью.– Правда, я параноик?

Рори рассмеялся. Машина сбрасывала скорость.

– Да, вот что с нами иногда делают книжки и киношки. Твой отец пытался вам не лгать и не рассказывать ничего такого, что могло бы вызвать страх и суеверия, но…

– Ха! – воскликнул Прентис, когда ветхая «кортина» остановилась, чуть обогнав их.– А я помню, как он нам про облака рассказывал: они выходят из «Стим-Пэкет-Хоутела» [64]. Говорил, это они и есть – паровые пакеты. Ха!

Рори улыбнулся и повел, поддерживая, к машине прихрамывающего мальчика. Перед тем как сесть в салон, оглянулся на пляж, где длинные атлантические валы разбивались о широкую золотую ленту.

Он понюхал стакан: виски было янтарным, и было его немного. Запах шибал в ноздри. Он поднес стакан к губам, помедлил, затем махнул одним глотком. Защипало губы и язык, заболело горло, пары хлынули в нос и легкие. Он изо всех сил старался не закашляться – видел в вестернах, как люди кашляют, когда впервые пробуют виски,– и слишком громко прочистил горло. Оглянулся на занавеси – вдруг кто-то услышал. Потекло из глаз и носа, он достал из брючного кармана носовой платок. Высморкался. Ну и дрянь же, оказывается, это виски, неужели такое пьют ради удовольствия? Он надеялся чуть лучше понять взрослых, отведав виски,– но теперь их жизнь кажется еще бессмысленней.

Он стоял между занавесками и окнами бального зала «Стим-Пэкет-Хоутела», на железнодорожной станции под Галланахом. Снаружи был день – мокрый, жалкий, и свет под стать ему – водянистый и серый. В бухте гулял ветер, обдувал пароходы и паромы, выстроившиеся обочь пристани, и разбивался о темно- серые городские дома. Уже зажглись уличные фонари, и немногочисленные машины с горящими фарами и мотающимися дворниками пробирались по шершавым зеркалам улиц через дождевые завесы.

Позади Рори играла музыка. Он водрузил пустой стакан на подоконник, еще раз вытер нос и спрятал платок. Пожалуй, лучше вернуться в бальный зал. Бальный зал – эти слова ему были ненавистны. Не выносил он и звучавшую там музыку – главным образом фольклорную горскую дребедень,– и вообще,