здорово повело. Жутко, когда на бешеной скорости задницу машины вместе с твоей выносит за бровку дорожного полотна. К счастью, трасса в этот час была почти пустой, но и перспектива влепиться в валуны на обочине мало кому покажется радужной. Что уж говорить о перспективе столкновения со встречным металлическим чудищем, тоже несущимся на приличной скорости… Превратиться в пятно на кожаном чехле баварской фуры – что уж тут заманчивого?

Верити лишь выкрикнула «вау-йеху!», как будто удачно выполнила задуманный трюк, крутнула баранку и вдавила педаль акселератора, и мы понеслись прямо.

В общем, обошлось без приключений, если не считать нетипичного случая детумесценции – когда под крайнюю плоть попадает выпавший лобковый волос. Вот почему я незаметно теребил одежду, пока мы притормаживали у поворота на Кеймдоу.

Я раскрыл на коленях папку «Воронья дорога» и перевернул несколько страниц. Читал вскользь, лишь задерживаясь на некоторых отрывках в поисках чего-нибудь глубокого и таинственного, но ничего такого не обнаружил. Я уже успел провести нечто вроде расследования, выведал через маму, что У отца в кабинете есть и другие бумаги Рори. Она пообещала их для меня вытащить, если получится. Взяв из папки лист, я положил его, испещренный цветными каракулями, на приподнятое колено, пробежал критическим взором… Интересно, Верити может увидеть в зеркало, чем я занимаюсь? Откашлялся. Я очень надеялся, что Льюис или Верити спросят, что это за папка у меня, но они – вот досада – не спрашивали.

Я тяжело вздохнул. Положил лист обратно в папку, а папку вернул на сиденье.

Мы обогнули Аппер-Лох-Файн, слушая старую кассету Мадонны; «материальная девушка» пела «Papa Don't Preach»[48], и эта песенка выжала из меня наконец улыбку.

Назад в Галланах, на Рождество и новогоднюю ночь. В душе – удивительная смесь надежды и меланхолии. Огни встречных машин пронизывали пасмурный день. Я смотрел на эти огни, на морось, на серые бескрайние тучи и вспоминал другую автомобильную поездку – случившуюся год назад.

– По-моему, фигня это, Прентис.– Эшли зажгла новую сигарету.

– И по-моему, фигня,– согласился я, глядя на красный кончик ее сигареты. По другой полосе скоростной трассы навстречу проносились огни – мы ехали в потемках на север.

Уже два месяца прошло после гибели Даррена. Я поссорился с отцом и большую часть лета провел в Лондоне, у тети Ильзы и ее давнего приятеля мистера Гиббона – я так и не понял, фамилия это или прозвище, а по имени его никто при мне не называл… В общем, я жил у них, в мрачном Кенсингтоне, в чопорном четырехэтажном особняке мистера Гиббона на Эскот-сквер, рядом с Эддисон-роуд, и работал в филиале «Мондо-фуд» на Виктория-стрит (тогда как раз запустили линию по производству хаггисбургеров, и директору пришла идея сбывать их с помощью моего акцента, да вот незадача: когда покупатели говорили: «Ой, что это?», я им честно рассказывал[49]; не уверен, что хаггисбургеры удержались в меню после моего увольнения.)

Как бы то ни было, я подзаработал деньжат, смертельно устал от Лондона и фаст-фуда, а может, и от людей и теперь возвращался.

Эш в Лондон привело дело: собеседование в какой-то крупной страховой компании, вот она и предложила подбросить меня до дома, или до Галланаха, откуда я, так сказать, отправился в добровольное изгнание. Ее ржавый, латаный-перелатаный «2CV» никак не вписывался в картину Эскот-сквер – там даже двухлетний «гольф GTi», «пежо-209» или «рено-5» считались драндулетами.

– Прентис, извини, что опоздала.– Она поцеловала меня в щеку. Накануне вечером они с Льюисом поехали ужинать вместе. Старший брат остановился в Айлингтоне, там он зарабатывал на хлеб с маслом в юмористических телешоу, в числе двух десятков так называемых эстрадных комиков, чьи имена значились в рубрике «А также». Она и меня приглашала на этот ужин, но я отказался.

Я рассчитывал, что мы с Эшли сразу отправимся в путь, но выяснилось, что она давно не виделась с тетей Ильзой. Короче, обменом любезностями с ней и мистером Гиббоном дело не кончилось. .

Тетя Ильза была женщиной крупной, шумной и до крайности дружелюбной. Я всегда ее считал самым передовым форпостом клана Макхоунов (если не считать дядю Рори, которого вообще неизвестно где носят черти); и для меня она всегда олицетворяла хаотичную экспансию нашего рода. Она была на пару годков старше моего отца и прожила в Лондоне три десятка лет, правда с перерывами. Большая часть этого срока приходится на перерывы: тетя путешествовала по миру вместе с мистером Гиббоном, ее верным спутником на протяжении двадцати девяти из этих тридцати лет. Мистер Гиббон был предпринимателем, его фирма снабжала заказами рекламное агентство, где работала тетя Ильза первые годы своей жизни в Лондоне.

Они познакомились, и он нашел в ней спутницу жизни, а она нашла в нем новый рекламный слоган. И года не прошло, как они стали жить вместе, и он продал фабрику и освободившееся время посвятил куда более требовательному бизнесу: сопровождению тети Ильзы в ее странствиях. И с тех пор их жизнь в основном проходила в пути.

Мистер Гиббон – сребровласый эльф, он на десять лет старше тети Ильзы и столь же субтилен, сколь она высока и широка в кости. Он вроде бы считался обаяшкой, но больно уж прост был секрет его обаяния: к каждой встреченной особе женского пола мистер Гиббон обращался по наиполнейшей версии ее имени, и Джулия непременно становилась Джулианой, Дот расширялась в Доротею, Мэри превращалась в Марианну, Сью – в Сюзанну, и т. п. И еще мне показалось чуток противоестественной его привычка говорить юным девицам «мадам», а старушкам – «девочки». Короче говоря, если и был у него шарм, то я обладал врожденным иммунитетом к нему.

– А вы?..– не договорил он, жестом пригласив Эшли в прихожую.

– Эш,– ответила она.– Рада познакомиться.

Я ухмыльнулся: нелегкая задачка досталась мистеру Гиббону, больно уж имя редкое. Как-то он выкрутится?

– Ашкеназия! Прошу, прошу! – Он повел нас в библиотеку.

Эш повернулась ко мне спиной и пробормотала на ходу:

– Он че, пианист[50]?

Я, не врубившись, тихо хихикнул в спину мистеру Гиббону и подтвердил:

– Ага, и непростой.