– Ага, до встречи.—Я положил телефонную трубку.
Над телефоном висел дартборд с пришпиленной к нему фотографией Тэтчер. Я ее поцеловал.
– Уррра-а! – выкрикнул я и ускакал обратно в спальню.
– Прентис, заткнись,– глухо простонал из койки Гав. Под пуховым одеялом его было не видно.
Моя кровать стояла у другой стены, далеко от окна, поэтому зимой я не так сильно мерз, как Га-вин. Я рухнул в койку, подпрыгнул на пружинах.
Вообще-то я мог занимать отдельную комнату вместо Норриса, потому что дольше всех прожил в квартире, но комнатка эта маленькая и шумная, Да к тому же Гав не храпит и без возражений перебирается в гостиную, на диван, если я в дамской компании… Есть и еще одно обстоятельство: вторую койку в комнату Норриса не воткнуть.
– Ты, урод, калорифер включи! – пробормотал Гав.
Я по-ниндзячьи запрыгнул на кровать и сдернул одеяло.
– Гавин,– сказал я,– ты – всего лишь тормозной след какашки в унитазе жизни, но именно за это я тебя уважаю.—Я повернулся, сгреб ночную рубашку и устремился к двери. Тепловентилятор получил меткий ниндзячий пендель, сразу по всем трем выключателям, и взвыл.
– Сейчас чайку сооружу и вернусь!
– Да погоди ты с чайком… Как там насчет погоды?
– Гм…– оглазел я потолок, прижав к губам палец.– Хороший вопрос. Насчет погоды я могу сказать следующее. Погода есть проявление энергообмена между частями газовой оболочки планеты, возникающего по причине их неравномерного нагрева солнечными лучами на разной высоте. Вообще-то странно, Гавин, что ты этого не знаешь.
Гавин высунул голову из-под одеяла и дал мне лишний повод подивиться тому, как чудно плечи этого парня переходят в голову, нисколько не сужаясь по пути (видимо, это главный плюс увлечения регби: спортсмен приобретает толстенную шею и столь же толстенный череп, и можно не опасаться за сохранность рудиментарного головного мозга и его двухстороннюю связь со спинным. С черепушкой у Гава тоже полный порядок, хотя надо признать, что по скорости прохождения сигналов через центральную нервную систему он далеко не чемпион. Вот он приоткрыл мутный глаз и нацелил его на меня с точностью, которую можно ожидать от полицейского, привыкшего бить демонстрантов резиновой дубинкой по ногам.
– Ну, че ты нынче с утра такой несносный? Я хлопнул в ладоши и расплылся в улыбке:
– Гавин, я на седьмом небе! Вернее, скоро там буду: уже в час дня.
Последовала пауза – дежурные нейроны Гэвина тщились усвоить информацию. Очевидно, напряженная обработка данных слишком истощила тонкий слой серого вещества и в ближайшее время Гав не сможет воспользоваться даром речи. Он только хрюкнул и спрятался под одеяло.
Отплясывая буги-вуги и напевая «Walking on Sunshine»[45][46], я двинулся в кухню.
Я с восторгом смотрел, как белая с оранжевым отливом стрелка дрожит на риске шкалы спидометра. Девяносто. Класс! Я сидел позади Льюиса, а он занимал переднее пассажирское сиденье. Можно было бы сесть за спиной у Верити, но тогда бы я не видел ни спидометра, ни даже краешка изящного, гладкого лица, чуть хмуроватого от сосредоточенности – девушка моей мечты гнала большой черный «БМВ» к очередному повороту. Льюис казался равнодушным.
Я поерзал на сиденье: было малость не по себе. Ослабил ремень безопасности, убедился, что Верити не наблюдает за мной, и чуток поправил джинсы. Папка с рукописью дяди Рори покоилась рядом, я переложил ее на колени: прикрыл непристойную, но вполне объяснимую выпуклость.
Мы находились на отрезке скоростной трассы между Дамбартоном и Александрией – Верити и Льюис заехали за мной совсем недавно. В пути пару раз Верити напрягала все мышцы, вжималась лопатками в спинку кресла. Импульс передавался обтянутым нейлоном длинным ногам, и хотя основное давление оказывала левая конечность, какое-то остаточное усилие приходилось и на правую стопу, и в каждый такой момент мы резко набирали скорость – армированная подошва «мартенса» беспощадно вдавливала педаль газа.
– Ты в порядке? – спросил Льюис; судя по голосу, он забавлялся.
Она состроила рожицу – «а то!» – и вернулась на четвертую передачу: машина, которую она собралась обгонять, свалила на медленную полосу. Нас всех вжало в спинки сидений.
– Проблема с чулочными поясами в том, что они иногда тянут.– Верити одарила улыбкой Льюиса, а затем меня и вновь стала глядеть вперед.
Льюис рассмеялся:
– Не буду утверждать, что мне об этом известно, но поверю тебе на слово.
Верити снова уперлась лопатками в спинку водительского кресла, да так, что даже попка оторвалась от сиденья. Летевшая на восьмидесяти пяти машина взревела и вмиг набрала сотню. Быстро приближался зад грузовика. Верити качнула тазом, вернула его на сиденье, мягко затормозила и сбросила скорость до пятидесяти, и мы поплелись за зеленым грузовиком «Парселайн»[47] – Верити ждала, когда он обгонит бензовоз «Эссо».
– «Парселин», «Парселин»…– пробормотала она, стуча пальцами по толстой баранке. Она произносила это слово на французский манер, получалось в рифму с вазелином.
– Полегчало? – спросил Льюис.
– Угу,– кивнула Верити.
А у меня голова кружилась от одной мысли о том, что скрывает эта черная тугая миди-юбка.
Лишь только после того, как мы миновали поворот на шоссе, что вело к Глен-Кингласу, у меня наконец прошла эрекция, да и то благодаря голимому страху: Верити на секунду отвлеклась на повороте, и машину
