– Про суп. Конкретно, про «куллен скинк».

– О господи!..

– Похоже, Фергюс уезжал в прекрасном настроении, только накануне ночью у него грудь побаливала. Утром двинул в Коннел, типа, собирался лететь на Гебриды, там его старый чувак живет. А последняя новость – он ныряет в Атлантику и забывает всплыть. Без сознания был, точно.

– Гм… Ну, и что ты обо всем этом думаешь?

– Да ничего не думаю. Мама у миссис Макспадден спрашивала, к кому именно направлялся Фергюс, а та —без понятия. Ее наверняка уже и полицейские на этот счет спрашивали – они ведь обещали провести расследование.

– Слышала, слышала… Думаешь, сердечный приступ?

– Да кто ж его знает. Гм…

– Чего?

– Миссис Макспадден говорила, вечером накануне Фергюсу кто-то звонил. Она первой взяла трубку и позвала его.

– Да? И что?

– Это был явно шотландец, но звонил по международному, через спутник. Миссис Макс голос показался знакомым, но она не ручается.

– Знакомый голос? Гм…

– Да. Как ты думаешь, она знает Лахи?

– Да. Точно, знает. Оба в «Яке» за стойкой впахивали, лет этак… двадцать назад.

– Ага!

– Так-таки и ага?

Я набрал полную грудь воздуха.

– Вот что, Эш. Я тебе хочу сказать… Послышался неприятный фоновый звук.

– Блин! Это дверь. Что? Из меня вышел весь воздух.

– Да так, ничего. Береги себя, Эш.

– Ты тоже себя береги. Пока.

Я положил трубку, поднял взгляд на алебастровые сталактиты, из которых состоял узорный потолок в кабинете, и завыл по-собачьи.

23 сентября в 13.25 блюстители закона в Глазго получили ценную информацию. Кто-то позвонил в управление стратклайдской полиции и стуканул, что в Лох-Койлл-Бхаре, находящемся чуть южнее аргайлширской деревни Кринан, банда наркоторговцев прячет кокаин. Неизвестный доброжелатель оказался щедр на подробности: речь шла о водонепроницаемых пластмассовых капсулах со строго отмеренными дозами «снежка», партии доставляются с континента под водой, буксируемые яхтами, и переправляются в озеро, где ждут прибытия наркодельцов из Глазго.

В тот же день лох был оцеплен. Полицейские аквалангисты ныряли в его южной половине до утра, а их товарищи в лодчонках орудовали баграми.

Никаких капсул с кокаином они не обнаружили, но зато на второй день лодочный якорь зацепился за что-то тяжелое. Ко дну отправился ныряльщик, чтобы освободить плененную какой-нибудь корягой снасть. Вскоре он вернулся и доложил, что якорь зацепился не за корягу, а за колесо мотоцикла, к которому привязаны человеческие останки.

В тот же вечер мотоцикл вместе с трупом оказался на суше. Труп частью разложился, частью был съеден рыбами – кости не рассыпались только потому, что находились в одежде. Каковая также сильно пострадала, но все же позволяла определить мужской покрой. Все же полицейские не спешили с выводами насчет половой принадлежности скелета. Эту задачу пришлось на следующий день решать судмедэкспертам в Глазго.

Вскоре выяснилось, что мотоцикл «сузуки-185GT», растаможенный в Великобритании в 1977 году, числится в угоне по заявлению его владельца с 1981 года. Мотоцикл был одолжен этим жителем Глазго другу, который уехал на нем и не вернулся. Уже одно это пикантное обстоятельство могло бы натолкнуть полицейских на мысль о визите к нам. Впрочем, в Лохгайре нашелся памятливый констебль, он, узнав насчет марки мотоцикла, живо сложил два и два.

На утопленнике не обнаружили никаких документов, но установить его личность помогла стоматологическая экспертиза – в одной клинике сохранились сведения о его зубах. Это был дядя Рори.

На скелете был мотоциклетный шлем, надетый, как показало следствие, уже после гибели. Смерть наступила от серии ударов по затылку, нанесенных твердым гладким предметом полусферической или сферической формы, диаметром приблизительно девять сантиметров. Вероятно, дядя потерял сознание после первого же удара.

В конце февраля коронер разрешил родственникам покойного забрать останки, и кости дяди Рори вернулись наконец в Лохгайр и были захоронены в саду под лиственницей, среди рододендронов и шиповника, рядом с могилой брата. На черном мраморном обелиске добавилась табличка с именем и годами рождения и смерти Рори, и были справлены поминки, на которых присутствовали ближайшие родственники и Дженис Рэй. Я почему-то счел уместным в своей прощальной речи произнести слова из безымянной пьесы, которыми Рори собирался, по всей видимости, завершить «Воронью дорогу»: «Все твои правды и все твои неправды…»

Дженис всплакнула.

Я заметил Льюису, что похороны в нашей семье с каждым разом обходятся все дешевле – этак, глядишь, на самих когда-нибудь здорово сэкономят.