Поэтому я старался вообще не думать об Эшли Уотт, не вполне понимая даже, чем такое решение продиктовано: силой воли или слабостью ума. Предпочел не выяснять, тем более что мой «послужной список» к честному самокопанию не располагал.

Свою бомбу с лазерным самонаведением мама сбросила за ланчем. Мы сидели на кухне, смотрели по телику войну. Как подобает добропорядочным подданным британской короны, хавали одни и те же куцые репортажи. Мне уже поднадоело глядеть на спаренные розовато-голубые конусы раскаленного газа, бьющие из сопел английских «Торнадо», уносящихся в ночную мглу. Наскучили даже замедленные кадры, как отечественные JP-233[108] с дебильным ликованием адского Санта-Клауса неторопливо покрывают ковром воронок чужие взлетные полосы. Все это вызывало дурное дежа-вю.

С другой стороны, повторения эти позволяли углядеть второстепенные детали репортажей, при первом просмотре не замечаемые. К примеру, я узнал, что англичане, оказывается, вполне способны произносить мягкое «х». Паршивцы все это время нас дурачили, упрямо выговаривая «Лок-Ломонд» или «Лок-Несс». И мы, наивные, верили, что это у них генетическое. А теперь всякие бахрейны и дахраны уверенно слетают с языков, как будто репортеры практиковались в этом деле годами. Оставалось лишь гадать, что мешало до сих пор англичанам распространить свой выговор на меньшую дистанцию и не в юго-восточном, а в северном направлении. Видно, у этой фонетической системы доставки, как у сверхпушки, большущая мертвая зона. А может, севернее Лондона попросту нет заслуживающих внимания целей?

– Ладно, предположим,– сказала мама, подавая мне над кухонным столом молоко,– мы доживем до пятницы. Фергюс меня приглашает в оперу. Ничего, если мы у тебя в Глазго погостим?

Я смотрел, как над Багдадом беспомощно хлещут, закручиваются в спирали очереди трассеров. Неужели я не ослышался? Посмотрел на маму. Она нахмурилась.

– Прентис, что-нибудь не так?

– Чего?..

Я почувствовал, как от лица отхлынула кровь. Поставил молочник – наверное, я теперь такой же белый, как его содержимое. Попытался сглотнуть. Говорить я не мог, пришлось прочистить горло. Затем я вопросительно посмотрел на маму.

– Фергюс,– терпеливо повторила она,– пригласил меня в оперу. Это через неделю, в пятницу, в Глазго. Можно, мы у тебя переночуем? Комната найдется, я надеюсь?.. То есть две комнаты.– Она улыбнулась.– Тебе что, нехорошо? Из-за войны так разнервничался? Белый весь, как мел.

– Все в порядке,– слабо помахал я рукой.

На самом деле все было не в. порядке. Меня подташнивало.

– Выглядишь неважно,– сообщила мама.

Я снова попробовал сглотнуть комок в горле. Она покачала головой:

– Да не беспокойся, не мобилизуют тебя, ты же почти большевик.

– Грл…– подавился я.

– Так согласен? Мы у тебя переночуем? Договор об аренде такое допускает?

– Ух,—выговорил я наконец.—Да.—И кивнул.– Да, конечно. Приезжайте, буду рад. Комнат сколько угодно. А куда вы собрались? Что за опера?

– «Макбет».

– «Макбет»?! – Я попытался изобразить улыбку.—Ага… Это Верди, кажется?

– Да, как будто.– Мама все еще хмурилась.– А ты с нами пойдешь? Будет ложа, места хватит.

– Гм… нет, спасибо.—Я не знал, что делать с руками: им приспичило затрястись. Не растерялся: засунул в карманы джинсов.

– Прентис, так все в порядке? Точно?

– Конечно!

Мама чуть склонила голову набок:

– Ты не из-за того ли, что я с Фергюсом поеду, расстроился?

– Нет,– рассмеялся я.– Да и какое мне дело.

– Прентис, мы с ним несколько раз играли в карты. Это просто дружба, ничего более.– Мама, кажется, смутилась.

– Ну да,– сказал я.– Приезжайте, комнаты будут. Никаких проблем.

– Хорошо.– Мама выщелкнула в чай пару горошин заменителя сахара. При этом смотрела на меня, и странным был ее взгляд.

Я повернулся к телевизору. Господи, что же теперь будет?

Я сел за папин стол. Изложил свои подозрения – это заняло больше времени, чем рассчитывал. Начал с бумаги и авторучки, но получались жуткие каракули, то и дело приходилось вытирать потеющую руку. Поэтому я придвинул к себе клавиатуру, а потом вывел файл на печать. Распечатку засунул в конверт и положил в верхний ящик стола. Жалко, что папа не обзавелся пистолетом. Я нашел свой охотничий нож в кожаных ножнах – о скаутских временах память – и засунул сзади за пояс джинсов. Рубашку сменил на футболку, поверх – короткий джемпер, чтобы побыстрее выхватить нож, в случае чего. При этом мне было и страшновато, и стыдно.

Мама в комнате для гостей возилась с клавесином. Я сунул в дверной проем голову: пахнуло лаком и каким-то допотопным клеем, лучше не знать, из чего сваренным.

– Хочу в замок съездить, дядю Фергюса проведать,– сообщил.– Помнишь, у меня в доме от прежней хозяйки осталось несколько работ Лалика[109]? Поговорю с дядей, может, захочет повоевать за них, когда дойдет до аукциона.