— Ну а ваши завиральные идеи… — Оди пощипывает пухлую нижнюю губу. — Кем вы меня воображаете? Помесью режиссера Полански и клана Сопрано? Оригинально. Не слишком умно. Неверно по сути. Но оригинально. Кстати, вы не боитесь, что я и вас прикажу избить до полусмерти?

— Поверьте, у меня уже ничего не осталось… Мне нечего терять.

— Что же дальше? Вы пойдете в полицию?

— А доказательства? Моя непропеченная теория Полански-Сопрано? Нет. Я просто ставлю вас в известность: если с Сонгвезой Радебе что-нибудь случится — мне все равно что, — я иду в полицию. Мы с инспектором Линдиве Тшабалалой давние друзья. Она прислушается к моим словам. — Вряд ли можно назвать подругой женщину, которая один раз допрашивала меня в участке, но я считаю, что имею право чуть-чуть исказить действительность.

— Ваши обвинения беспочвенны. Учтите, мне придется обратиться к помощи адвоката.

— Делайте, что считаете нужным.

— Дайте, кстати, ваш адрес, по которому можно прислать судебный запрет…

— Ваши подручные и так прекрасно знают, где меня найти. Да вы не беспокойтесь, мистер Хьюрон! Пока Сонгвеза жива, невредима и поет, я вас не побеспокою.

— Имейте в виду, ее страховой полис на вас не распространяется.

— Страховка солидная — полтора миллиона за каждого близнеца. Знаю, знаю! Ну а подписку о неразглашении я не давала. Так что к моим словам суд прислушается.

— Вижу, вы хорошо подготовились, девочка.

— А сейчас, будьте добры, отдайте мои деньги!

Наличные я передаю Вуйо в вестибюле «Микеланджело». Мне хотелось, чтобы наша последняя встреча прошла в самом шикарном отеле, куда меня еще пускают. Одета я соответственно — в открытом платье без рукавов. На мне большие темные очки. В руках — красный саквояж под змеиную кожу; я купила его по случаю в магазине сумок в Сандтон-Сити вместе с новеньким телефоном. Теперь я могу себе позволить дорогие игрушки. Обожаю театральные выходки — особенно на прощание.

Я сажусь рядом с Вуйо на диване в роскошном вестибюле; рывком открываю замочки саквояжа. Мне все равно — пусть все смотрят!

— Все здесь плюс гонорар за последние услуги. Пересчитывать будешь?

— Я тебе доверяю. — Вуйо хладнокровно закрывает саквояж. — Мы репетируем для кино, — сообщает он толстяку в футболке с картинкой Кейптауна, который пялится на нас.

— Напрасно, — говорю я ему.

— Надо ли признаваться, что мне грустно?

— Признавайся, если хочешь. Какая разница?

— Мне грустно. Нам хорошо работалось вместе.

— Работала я, а ты забирал денежки.

— Да! Но я знал, я чувствовал, что ты рано или поздно вырвешься… Ты упрямая, Зинзи Декабрь. Но иногда тебя заносит, и приходится подталкивать тебя в нужном направлении… — К саквояжу Вуйо пока не притрагивается. — Надеюсь, ты меня сейчас не подставляешь? А может, нас караулят полицейские?

— Я подумывала о том, чтобы сдать тебя, — честно признаюсь я. — Просто сейчас у меня другие планы. Моя жизнь — настоящий чумной барак. Хочу из него вырваться!

Он придвигается ко мне вплотную:

— Хочешь денег? Будешь получать вдвое больше! Пятьсот тысяч рандов в год. Оставайся с нами! Ты — ценное приобретение для Синдиката.

— Скорее у Ленивца вырастут крылья и он откроет собственную авиалинию. Хочу начать новую жизнь, честную… И все равно спасибо, что предложил.

— Зинзи! Сама подумай, на что ты будешь жить? Выуживать ключи из канализации для старушек? Сама понимаешь, на такие деньги не проживешь!

— Нет, я собираюсь заняться кое-чем получше. Или похуже. Зависит от того, как ты относишься к журналистике. Лично я надеюсь на лучшее.

— Что ж, если тебе когда-нибудь понадобится зубной врач…

— У меня есть электронный адрес миссис Пиллай.

Вуйо встает, пожимает мне руку — и все. Я свободна!

Точнее, пока не совсем.

В моем почтовом ящике 3986 входящих писем. Непрочитанных. Я делаю последнюю рассылку, отвечаю на все одинаково: