— Почему стыдно?
— А то ты не знаешь? — насмешливо спрашивает она. — Не знаешь, что у нее есть слабость, так сказать, порок?
— Какая слабость?
— Молодые люди.
— Что за чушь!
— Но это правда, Аксель! — Ребекка становится серьезной. — Ведь Турфинн значительно моложе ее.
— Он? Этот слюнявый мужичонка?
Ребекка смеется.
— Он — прототип европейского интеллектуала! Да-да. И он на десять лет моложе своей жены.
— Но ведь он выглядит совсем старым?
— Еще бы. От совместной жизни с Сельмой Люнге никто не помолодеет. Такой охотник, как она, все время требует новой добычи.
— Каждый раз, когда я прихожу, она посылает этого всемирно известного философа в Осло за хлебом.
— Это значит, что тебе угрожает опасность! — Ребекка торжествующе смеется.
— Не шути так! А где, между прочим, все ее дети?
— Да, где они? Их трое, правда? Или четверо? Думаю, они бродят где-то по берегу этой грязной реки с каким-нибудь голодным родственником из Германии.
— Не шути так!
— Не буду! — Она прижимает пальцы к губам. — Прости, я совсем забыла… эта река… твоя мама…
— Забудь о моей маме, она к этому не имеет отношения.
— Не знаю, не знаю, Фру Люнге не пропустит ничего.
— Даже покойников? — смеюсь я.
— Не исключено.
— Давай лучше поговорим о живых. Что там с молодыми людьми?
— Это все сплетни. У нее есть любовники. Ты этого не знал? Турфинн безнадежный рогоносец.
— А он что?
— Да ничего. Он ни о чем даже не подозревает. В настоящее время любовник фру Люнге один из виолончелистов из Филармонического оркестра.
— Виолончель? — спрашиваю я. — Аня помешана на виолончели. Жаклин Дюпре и другие.
— Это может быть одновременно и причиной, и дымовой завесой. Если человек в кого-то влюблен, ему хочется все время пребывать в мире того, кого он любит. Может, фру Люнге выбрала Дюпре, чтобы иметь возможность беседовать с Аней о звучании виолончели, инструменте ее любовника. Кроме того, она всегда ищет страсть. А тут уж выбрать Дюпре вполне естественно. Это не поставит ее в затруднительное положение. Ведь Дюпре женщина.
Я соглашаюсь, В ее словах есть логика. К горлу подкатывает тошнота. Только не сейчас! На этот раз на сцену должен выйти не я, а Сельма и Турфинн Люнге. Но мне странно слышать все это от Ребекки. Теперь я лучше вижу и понимаю Сельму.
Маргрете Ирене в явном раздражении высовывает голову из гостиной.
— На что вы тут тратите время за несколько минут до полуночи?
— Убираемся у тебя на кухне. И беседуем о Сельме Люнге, — миролюбиво отвечает Ребекка. — Она сложная дама. Я даю этому молодому человеку полезные советы.
— Пожалуйста. Но сейчас вам уже пора присоединиться к нам, — кисло говорит Маргрете Ирене. — Мы вступаем в новое десятилетие, через несколько минут наступит тысяча девятьсот семидесятый год. Шампанское и фейерверк ждут на балконе.
Мы стоим на балконе, четыре пианиста из Союза молодых пианистов, все, кроме Ани Скууг, но с юными музыкальными дарованиями из Бэрума, которые порхают вокруг нас, пребывая в собственном мире. Маргрете Ирене сюсюкает с ними. Мы видим Бишлет, знаменитую конькобежную арену. Мы пьем шампанское, а девочки из Бэрума пьют безалкогольный шипучий напиток. Мы смотрим на взлетающие в небо ракеты. Маргрете Ирене обнимает меня. Я обнимаю ее, но мне хочется стоять, как стоит Ребекка, свободная от всяких объятий. Она далеко опередила нас всех. Я знаю, что многие из нашей компании жалеют ее. Для них она неудачница. Но я-то знаю другое. Я завидую ей, ее чувствам в эту минуту.
Взлетают ракеты. Это Новый год. Маргрете Ирене шепчет мне на ухо:
— Я хочу тебя, сегодня ты от меня не отвертишься, мои родные вернутся только завтра вечером.
Я стою и покачиваюсь. Думаю о будущем. Все двигалось так медленно, год за годом. А сейчас понеслось со страшной скоростью. Мы все обнимаемся друг с другом и желаем друг другу хорошего Нового года. Передо мной Ребекка.
— Постарайся быть счастливым, — говорит она и целует меня в губы.
Как давно она целовала меня в последний раз! На мгновение у меня возникает чувство, которого я раньше никогда к ней не испытывал. Я смотрю ей в глаза:
— То же самое я могу сказать тебе.
Она быстро обнимает меня.
— Ты понимаешь, что я имею в виду, но здесь не место говорить об этом.
Я согласен:
— Поговорим в другой раз.
— Но главное ты, надеюсь, понял?
Я киваю.
— Берегись Сельмы Люнге. — Она улыбается.
— Будет исполнено.
Все ушли. Остались только хозяйка и я. Мы лежим на кровати. Она, никогда прежде не раздевавшаяся при мне, сняла с себя всю одежду. Ей нечего скрывать. Мне кажется, она о чем-то догадывается. И не хочет выпускать из рук то непонятное, что представляет собой моя жизнь. Что она во мне нашла? — думаю я. Кто я? Неоперившийся олух, который мечтает стать знаменитым пианистом. Но важный выбор еще не сделан. Никто из нас не знает, кем хочет стать и на что мы годимся. Тем не менее у нее на меня определенные виды, они касаются нас обоих, ею руководит чувство. Я не знаю, какие у нее планы, не имею ни малейшего понятия. Однако принимаю то, что она мне дает: короткое счастье, практически бескорыстно. В эту ночь у меня нет к ней отвращения. Я не сопротивляюсь. Мне не стыдно. Она предлагает мне тело, которое я могу трогать руками. Она опьянела, но совсем немного. Мы оба знаем, что делаем друг с другом в темноте. Если бы не было Ани, я мог бы полюбить ее так, как она, по ее словам, любит меня. Меня трогает ее забота, ее гостеприимство. Мы еще два раза делаем это друг с другом. Потом она снова начинает спрашивать меня о будущем — что я думаю, какие у меня планы.
— Я тебе погадаю, — немного в нос говорит она.
— В любое время, — отвечаю я.
— Хочешь сейчас? — бормочет она почти в забытьи, потому что устала. Я улыбаюсь и целую ее в лоб. Она пытается что-то сказать, но это не слова. Через минуту она уже спит, счастливая и довольная, в моих объятиях.
Я тащусь домой. Для первых трамваев еще слишком рано. Кажется, идет снег. Но я его не замечаю. Новое десятилетие. Нет ничего приятного в том, чтобы выбраться из объятий голой девушки, в темноте одеться, стараясь не разбудить ее, и, не умывшись, не попрощавшись, идти по улице и чувствовать, что ты слишком легко одет.
Длинная дорога домой.
Я иду в Рёа. Людей на улицах почти нет, машин тоже. В районе вилл несколько мальчишек пускают
