приоткрыты. — Я спиртного не пью.
Но бутылка уже откупорена. Пахнет красным вином. Прокупак. Вино из Югославии.
— А черничного сока хочешь? — спрашиваю я.
Она, должно быть, уловила разочарование, прозвучавшее в моем голосе.
— Да, с удовольствием. И шоколад тоже.
Могла бы сказать, что я могу пить вино, которое уже открыл ради нее. Однако она этого не говорит. Я растерян. Но все-таки пью вино. Я представлял себе, что мы будем лежать в траве и вместе пить вино. Шоколад и вино. Бессмысленная композиция. Но девочки ее любят.
Теперь это невозможно. Семеро студентов шумят у нас за спиной, поднимают бутылки с пивом и кричат: «За ваше здоровье!» В ответ я поднимаю бутылку с вином. Ане это не нравится. Она сидит, обратив лицо к солнцу, и делает вид, что студентов здесь нет.
Все получается не так, как мне хотелось. Я пью вино один, Аня загорает. Мы не разговариваем. Она откусывает шоколад, а я большими глотками пью югославское красное вино. Тяжелое и хмельное. Мне грустно пить вино в одиночестве.
Внезапно веет холодом.
Аня как будто задремала.
Я смотрю на небо.
Ястреб вернулся.
Он парит в небе как раз над нами. Следит за каждым моим движением.
Я пью вино.
Крики студентов отодвигаются куда-то вдаль.
— Кажется, я опьянел, — бормочу я.
Но Аня этого не слышит.
Неожиданно я просыпаюсь. На небе ни облачка. По свету и голубизне я определяю, что послеполуденное время уже на исходе. Солнце передвинулось далеко на северо-запад. Я встаю, смущенный тем, что заснул, что лежу на траве. Из закусочной слышны громкие голоса. Студенты переместились туда.
Меня охватывает паника. Где Аня? Неужели со студентами? Я нетвердой походкой брожу перед закусочной. Пожилая чета уже ушла. Наконец я нахожу Аню. Она стоит на смотровой площадке. Перед ней Аскер, Дрёбак, море. Она говорила, что не любит Мунка. Но сейчас она напоминает мне одну его картину. Гордая женская спина, лицо обращено к горизонту. А я — черный человек рядом с ней. — Аня! — кричу я, виноватый и сбитый с толку.
Она поворачивается ко мне и улыбается, глядя, как я бегу к ней. Открытое, приветливое лицо. Вот сейчас она раскинет руки и обнимет меня. И я наконец смогу ее обнять. Но она этого не делает. Я робею. И резко останавливаюсь в двух метрах от нее.
— Я, кажется, заснул.
Она смеется.
— Тебе нужно было поспать. После всего вина, что ты выпил.
Я, ничего не понимая, смотрю на пустую бутылку.
— Сколько времени я был в отключке?
— Недолго, — дружески говорит она. — Ты ведь устал. Тебе надо следить за собой.
Она говорит это так простодушно. Не обвиняет. Не предупреждает. Вино придает мне смелости. Я подхожу к ней.
Она смотрит на меня ясными голубыми глазами. Во мне что-то не выдерживает.
— Я тебя люблю, — говорю я.
Она не отвечает. Она продолжает смотреть на меня.
Тогда я прижимаю ее к себе, чувствую тепло ее кожи. На большее я не осмеливаюсь. Мне кажется, я сейчас упаду в обморок от счастья. И я целую Аню в лоб.
— Не надо этого делать, — серьезно говорит она.
Начало вечера в июне. Но еще светло. На нашей широте еще светло. Тем не менее у меня чувство, что надо спешить. С севера налетает порыв ветра. Я собираю бутылки и обертку от шоколада. Я один выпил все вино. Аня выпила только немного черничного сока. Остатки я собираюсь вылить.
— Не выливай, — говорит она и затыкает бутылку пробкой.
Я прячу бутылки и мусор в рюкзак. Из закусочной доносится пение. Поют студенты.
— Давай быстро пройдем мимо, — тихо просит Аня.
Мы возвращаемся домой.
— Я знаю более короткий путь, — говорю я. — Тогда нам не придется идти пешком до самого Рёа. Можем сесть на трамвай в Лиюрдет.
Она смотрит на часы.
— Это было бы хорошо. А то мама и папа начнут волноваться.
— Они всегда за тебя волнуются?
— Главным образом папа.
— Я быстро доставлю тебя домой. Вот эта тропинка.
Она ведет прямо к озеру Эстернванн. А там мы пойдем вдоль полигона.
При этих словах она сразу останавливается. И мы оба слышим звук выстрела.
— Почему именно здесь устроили это стрельбище? — спрашивает Аня.
— Подходящее место. Во время оккупации немцы расстреливали здесь участников Сопротивления.
Она идет по тропинке впереди меня. Я вижу, как она вздрагивает.
— Я забыла, что там внизу, за деревьями, есть тюрьма. — Да, Грини. Теперь она называется Ила. Тут весь лес был усеян трупами.
Не знаю, зачем я это сказал. Зря, конечно. Аня спотыкается на гладких камнях, которые торчат из земли. Но не падает. Она много тренируется, и у нее хорошее чувство равновесия.
— Надо поскорее добраться до Лиюрдет, — говорит она.
Я уже ходил здесь. И мне кажется, что я знаю дорогу. Но я иду за Аней и смотрю на нее. Она худая и выносливая. Ей все нипочем.
У озера я останавливаюсь в нерешительности. Одна тропинка идет налево, другая — направо.
— Нам куда? — спрашивает Аня.
Я колеблюсь.
— Направо, — говорю я.
Тропинка почти заросла. Мы идем между высокими елями. Лучи солнца едва проникают сюда.
— Здесь почти не ходят, — говорит Аня.
— Только лоси. И еще ягодники, осенью.
Она развязывает джемпер, который был завязан у нее на талии. Натягивает его на себя. Красивый джемпер ручной вязки из мягкого мохера.
— Красивый джемпер, — говяорю я.
Она с улыбкой поворачивается ко мне.
— Мне его связала Сельма.
— Господи, кажется, эта дама умеет все?
— Да, — говорит Аня. — Это и странно. Она умеет все, и у нее на все хватает времени. Мне бы тоже хотелось быть такой в пятьдесят лет. Сильной. Бесстрашной…
— И немного загадочной. А также тщеславной.
— Конечно, — Аня улыбается.
Я не отрываю глаз от Ани, а потому забываю смотреть, куда ступаю. Корень подставляет мне ножку. Я падаю, мои руки уходят в мох. Пальцы нащупывают что-то острое. Это упавшая колючая проволока.
