Я.ПолонскийДуша под счастьем спит, как спит земля под снегом.Ей снится дождь в Москве или весна в Крыму.Пускает пузыри и предается негам,Не помня ни о чем, глухая ко всему.Душа под счастьем спит. И как под рев метельныйРебенку снится сон про радужный прибой,—Так ей легко сейчас весь этот ад бесцельныйПринять за райский сад под твердью голубой.В закушенных губах ей видится улыбка,Повсюду лед и смерть — ей блазнится уют.Гуляют сквозняки и воют в шахте лифта —Ей кажется, что рай и ангелы поют.Пока метался я ночами по квартире,Пока ходил в ярме угрюмого труда,Пока я был один — я больше знал о мире.Несчастному видней. Я больше знал тогда.Я больше знал о тех, что нищи и убоги.Я больше знал о тех, кого нельзя спасти.Я больше знал о зле — и, может быть, о БогеЯ тоже больше знал, Господь меня прости.Теперь я все забыл. Измученным и сирымК лицу всезнание, любви же не к лицу.Как снегом скрыт асфальт, так я окутан миром.Мне в холоде его тепло, как мертвецу.…Земля под снегом спит, как спит душа под счастьем.Туманный диск горит негреющим огнем.Кругом белым-бело, и мы друг другу застимВесь свет, не стоящий того, чтоб знать о нем.Блажен, кто все забыл, кто ничего не строит,Не знает, не хранит, не видит наяву.Ни нота, ни строка, ни статуя не стоитТого, чем я живу, — хоть я и не живу.Когда-нибудь потом я вспомню запах ада,Всю эту бестолочь, всю эту гнусь и взвесь,—Когда-нибудь потом я вспомню все, что надо.Потом, когда проснусь. Но я проснусь не здесь.
1997 год
Люди севера
В преданьях северных племен, живущих в сумерках берложных,Где на поселок пять имен, и то все больше односложных,Где краток день, как «Отче наш», где хрусток наст и воздух жесток,Есть непременный персонаж — обычно девочка-подросток.На фоне сверстниц и подруг она загадочна, как полюс,Гордится белизною рук и чернотой косы по пояс,Кривит высокомерно рот с припухшей нижнею губою,Не любит будничных забот и все любуется собою.И вот она чешет черные косы, вот она холит свои персты,—Покуда вьюга лепит торосы, пока поземка змеит хвосты,—И вот она щурит черное око — телом упруга, станом пряма,—А мать пеняет ей: «Лежебока!» — и скорбно делает все сама.Но тут сюжет ломает ход, ломаясь в целях воспитанья,И для красотки настает черед крутого испытанья.Иль проклянет ее шаман, давно косившийся угрюмоНа дерзкий вид и стройный стан («Чума на оба ваши чума!»),Иль выгонят отец и мать (зима на севере сурова),И дочь останется стонать без пропитания и крова,Иль вьюга разметет очаг и вышвырнет ее в ненастье —За эту искорку в очах, за эти косы и запястья,—Перевернет ее каяк, заставит плакать и бояться,Зане природа в тех краях не поощряет тунеядца.И вот она принимает муки, и вот рыдает дни напролет,И вот она ранит белые руки о жгучий снег и о вечный лед,И вот осваивает в испуге добычу ворвани и мехов,
