Слышно было, как они топчутся на дне ямы, то ли пляшут, то ли подпрыгивают, задевая боками стенки, – и рыхлая земля ручьем стекает вниз. Кто-то из них глухо взвыл в восхищении.

– Паш! Я, кажется, смекнул – Купеза специально положил поверх этих жмуриков, чтобы, если наткнутся, решили, что ничего там больше и нету…

– А похоже…

– Паш… – голос упал почти до шепота, но Вадим прекрасно разбирал слова. – А если он заговоренный какой-нибудь? Вон, щерятся…

– Не нагоняй волну. Самому не по себе.

– Дальше копать будем?

– Да на хер… Это и есть – «два сундука», кошке ясно. Давай отсюда подрывать побыстрее, мало ли…

– Нужно же прикопать…

– А кто нам что предъявит? Увидят кости, решат, пацанва баловалась…

– Нет уж, давай забросаем…

– Поднимай. Тяжеленько…

– Зато наше!

Подняв из ямы два высоких ящика размером с коробку для ксерокса, они принялись забрасывать раскоп – наспех, кое-как, сталкивая землю сапогами.

– Ну и черт с ней, сойдет. Берись.

– Из кузова не просыплется?

– Там брезент, завернем.

Вадим бесшумно укрылся в будке, прижался к задней стене, боясь выдать себя бешеным стуком сердца. Кладоискатели откинули задний борт, кто-то один запрыгнул в кузов, недолго повозился, звонко лязгнули крепления борта, оба чуть ли не бегом кинулись к кабине. Машина, воя мотором, развернулась по целине, одна цинка, запечатанная, с грохотом рухнула на бок, секундой позже упала вторая, завернутая в пропахший машинным маслом брезент.

Когда грузовик вывернул на ровную колею, Вадим решился – на цыпочках, ныряя всем телом в такт рывкам машины, добрался до заднего борта, в два счета размотал брезент. Взрезанная крышка торчала в сторону, словно высунутый язык. Он осторожненько засунул внутрь руку, гнутое разлохмаченное железо черкнуло по запястью, но рукав подбитой ватой геологической фуфайки защитил.

Под пальцами скользнуло, оставив весьма неприятные ощущения, что-то невероятно холодное и мягкое – то ли кожа, то ли плотная материя. Кончики пальцев уперлись в россыпь холодных, явно металлических кусочков, издавших тихий хруст. Вадим загреб в кулак, сколько удалось, вытащил руку и ссыпал добычу в карман, пошарил на ощупь, поглубже – там, судя по ощущениями, было два мешка, плотно вбитых в металлическую коробку. Еще пригоршня монет перекочевала в карман, и он с трудом подавил желание продолжать, покуда в карманах есть свободное место. Не стоит терять голову, уже забрезжило нечто вроде плана…

Если нагрести слишком много, обязательно заметят, и тогда события завтра утром будут развиваться непредсказуемо. Как это говорил Гейнц? Лучше взять триста тысяч без риска, чем миллион – с проблемами? В конце концов, не стоит уподобляться мелкому воришке, перед ним – два плебея, на которых нежданно- негаданно свалился куш, а вот он – другое дело, чуть ли не вся его сознательная жизнь как раз и была посвящена у м н о м у и серьезному добыванию денег. Неужели не обыграет на своем, знакомом поле?

Когда впереди показалась деревня – нигде не горел ни один огонек – Вадим, не торопясь, перелез через борт и выпрыгнул. Не удержался на ногах, упал на четвереньки, в карманах тяжело звякнули монеты – но его, конечно, не заметили, уж сейчас-то, ручаться можно, они и вовсе не смотрят по сторонам, оглушенные удачей…

Прячась в тени, огородами обошел Пашин дом – а впрочем, и заметят, вряд ли сопоставят и забеспокоятся, – добрался до своей избы. Трое сотоварищей безмятежно дрыхли, Мухомор, как всегда, заливисто храпел. Вадим забрал со стола догоревшую до половины свечку и прокрался в старую сараюшку. Зажег свечу, поставил на пол в дальнем углу, подальше от крохотного окошка, положил рядом, стволом к двери, заряженное ружьишко Мухомора и выгреб из обоих карманов добычу.

Дореволюционные золотые червончики с профилем незадачливого государя императора. Непонятная золотая монета со всадником на вздыбленном коне, нацелившимся мечом на дракона… Ага, это и есть знаменитый английский соверен, восемьсот девяносто четвертый год, «Виктория регина»… Снова червонцы… Непонятно чей золотой, надпись вроде бы испанская, а этот – с иероглифами… Даже если сдавать золотишко на вес, то, прикинув общее количество… Если в обеих цинках монеты…

Черт… Очень похоже, во втором мешке было только серебро – слегка потемневшие, гораздо большие по размеру монеты, конечно же, серебряные: кто прятал бы никель? Если тогда вообще делали монеты из никеля… Ведь подначивал же Кирсанов начать по его примеру вкладывать лишние деньги в старые монеты, уверял, отличное помещение капитала. Так и не занялся, сейчас, болван, не таращился бы так тупо, как баран на новые ворота…

Впрочем, примерно он цену представлял. Если та монета – кайзеровские пять марок столетней давности, из которой Ника по западной моде заказала себе перстень, – обошлась в двадцать долларов, при том, что раритетом отнюдь не была… Если по весу или через Кирсанова столкнуть антикварам… В общем, не надо разочаровываться – и с серебра предвидится неплохой навар.

Николашкины рубли… Александр Третий… Мать честная, тысяча восемьсот двадцать девятый… Доллар – восемьсот девяносто первый год, надо же… Большие монеты с иероглифами и каким-то лысым японцем с непонятными погонами и жирным затылком… Еще иероглифы, а тут написано «доллар», но не указана страна, зато тоже есть иероглифы и арабская вязь – что за чудо? Вдруг это небывалая редкость, которая сама по себе стоит бешеных баксов? Кирсанов хвалился, что ему чертовски повезло, по дешевке, всего за четыре штуки баксов купил какой-то «семейный» рубль Николая Первого. Вдруг и среди этих невидных кругляшков отыщется некая редкость?