С сосредоточенным лицом и хваткой опытного хирурга Даша довольно долго исследовала указательным пальцем дыру. В конце концов, хотя и старалась этого не показать, признала свое поражение. Вынула палец, спросила:

– Куда вы ее дели?

– Кого?

– Пулю.

– Господи… – поморщился Петр. – Вы детективы не пишете?

– Не сподобил творец. Обо мне писали – это было… Павел Иванович, все это чрезвычайно странно.

– Что именно?

– Даже не то, что на вас покушались с помощью огнестрельного оружия дважды в течение четырех дней, хотя и это само по себе удивляет, – о в а с в качестве фигуранта по такому делу я бы думала в последнюю очередь… Главная странность – это ваше поведение. Каковое, простите за откровенность, внезапно пошло вразрез с вашей предшествующей жизнью. Вы всегда были одним из самых незапачканных негоциантов в Шантарске, всамделишной белой вороной. Все, что на вас имеется, по большому счету – смешные пустячки, вполне даже извинительные в условиях России-матушки. И вдруг… Простите, но вы ведете себя, словно какой-то шпанистый отморозок. Тупо размазываете кровавые сопли по лицу и талдычите: «Да не видел я, начальник, кто меня пописал…» Хотя на самом деле наш отморозок прекрасно знает, кто его пырнул, и намерен разобраться, не привлекая органы… Павел Иванович, это не ваше поведение. Совершенно на вас не похоже. Я, конечно, не говорю, что вы обязаны умолять о защите, с пеной у рта требовать охраны и помощи. Ничего подобного. Но меня не на шутку удивляет ваша полнейшая закрытость. Вы зажаты, как упрямая устрица на тарелке гурмана…

– Вам просто мерещится.

– Ничего подобного, – сказала Даша. – Грешно хвалиться, но я все же неплохо знаю свое ремесло. И о вас успела составить представление. Так что говорю со всей уверенностью… Вы знаете что-то – но молчите. И это предельно странно. Обычно люди ведут себя так, когда страшно опасаются за свою жизнь. Или боятся, что выплывет на свет божий нечто жутко опасное или стыдное. Но в городе нет людей, которых вы могли бы бояться страшно. У вас нет за душой жутких проступков или суперстыдных дел. И тем не менее… Только не надо меня уверять, что это работает какой-то псих. Не поверю. Весь мой опыт восстает против такого – назовите это чутьем, интуицией, хоть телепатией… Ведь в чем главная опасность? Да в том, что ваш стрелок, очень похоже, не намерен останавливаться. У него есть какой-то план. Но без вашей помощи я не могу и близко подобраться… Вас же пристрелят в конце концов, неужели вы этого не понимаете?!

Ох, как погано было на душе… Но что он мог ей ответить? Что не может дать ни малейшей ниточки, ведущей к стрелку, исключительно оттого, что на самом-то деле он вовсе не Павел, а Петр? Петр, который понятия не имеет, в чем тут дело. Интересно, кто на ее месте в это поверит?

– Мне нечего вам сказать, – промямлил он, глядя в сторону.

– А я бы вам сказала, – призналась Даша, хмурясь, – неофициально. Такое сказанула бы… – Она вздохнула, сожалея об отсутствии возможностей, официальным тоном продолжила: – Иными словами, вы не собираетесь подавать заявление о направленном против вас террористическом акте?

– Не было никакого акта. Камешек…

– Ну что ж, желаю здравствовать… – Даша вылезла из машины и, не оглядываясь, решительным шагом направилась к своей «шестерке».

Петр угрюмо смотрел ей вслед, пока машина не отъехала. Земцов тем временем разговаривал о чем-то с парнями из подъехавшей наконец третьей машины. Вскоре он вернулся, с безразличным видом спросил:

– Может быть, домой?

– Конечно, – сказал Петр, – впрочем… Не хочу, чтобы жена знала. Можете вы в сжатые сроки поменять стекло?

– Ну, завтра утречком сделаем… – Земцов уселся рядом, кивнул шоферу. Кортеж двинулся к городу. – К открытию отгоним машину в салон, у них, по-моему, есть стекла… Хорошо еще, что эта история не попадет в газеты.

– А рыжая не может…

– Вряд ли. Не станет. Она стервенеет и забывает о честной игре только в двух случаях: когда на нее пытаются наезжать и когда трогают ее друзей. Вот тогда – тушите свет и пишите письма. А сейчас… Вы ее рассердили, конечно, но она к этому относится философски… Так вот. Ребята нашли на третьем этаже брошенный автомат с оптикой. Трогать его, естественно, не стали, оставили на том же месте, только посмотрели рожок. Пустой. У него был один-единственный патрон. Автомат, неплохая оптика – и один патрон… Чушь какая-то.

– Может, он, и вправду, сумасшедший?

– Вам лучше знать… – не глядя на него, протянул Земцов.

Петр с превеликим трудом удержался, чтобы не рявкнуть что-то оскорбительное. Не стоит портить отношения, отдадимся на волю волн, потому что ничего другого не остается…

– Да, я совсем забыл… – спохватился Земцов. – Из-за всех этих плясок… Вот, готов анализ, – он протянул Петру тощий заклеенный конверт. – За точность ручаются.

Петр спрятал конверт в карман, чтобы ознакомиться на досуге. Подумав, спросил небрежно:

– Что вы знаете о журналисте Олеге Аксентьеве?

– Пожалуй, то же, что и все.

– Расскажите, – непреклонным тоном приказал Петр, – представьте, что меня совершенно вышибло из памяти. И я ничего не помню. Считайте это моей причудой. Она не столь уж обременительна, сдается мне? Валяйте, Андропыч…