– Да ведь и со мной было примерно так… – уставившись в пол, сказал Ортиц смущенно. – Я тоже мечтал о блестящей карьере…

Они стояли в одном из длинных коридоров, и их голоса гулко и печально отражались от голых стен.

– Стало быть, неправда, что всех офицеров назначали сюда только по их личной просьбе? Всех, как и меня, заставили остаться здесь, ведь так?

Ортиц молчал, ковыряя концом сабли в щели каменного пола.

– А те, кто остались якобы по собственному желанию, выходит, обманывали меня? – допытывался Дрого. – Почему же ни у кого не хватило мужества сказать правду?

– Да нет, думаю, все не совсем так, – ответил Ортиц. – Кое-кто действительно остался по своей воле. Немногие, согласен, и тем не менее…

– Кто? Скажите же, кто именно?! – выпалил Дрого, но мгновенно спохватился: – Ой, простите, господин майор, я ведь совсем не вас имел в виду, иногда слова сами срываются…

Ортиц улыбнулся.

– Да и я ведь не о себе говорил. Если уж на то пошло, я тоже остался здесь по обязанности!

Они двинулись бок о бок по коридору мимо узких, забранных решеткой окон, за которыми виднелся пустынный плац перед Крепостью, горы с южной стороны и облачка пара – теплое дыхание долины.

– Так что ж, выходит, – заговорил Дрого после непродолжительного молчания, – все эти страсти, эти слухи о татарских ордах… в них никто, значит, и не верил?

– Еще как верили! – сказал Ортиц. – Верили. Действительно…

Дрого покачал головой.

– Ничего не понимаю, честное…

– Ну что я могу вам сказать? – перебил его майор. – Все это не так просто… Здесь, наверху, люди живут почти как в ссылке. Нужна же какая-то отдушина, люди должны на что-то надеяться. Кому-то первому взбрело это в голову, потом пошли разговоры о татарских ордах, разве теперь узнаешь, кто именно пустил слух?…

– Может, дело в самой местности? – размышлял Дрого. – Ведь как поглядишь на эту пустыню…

– Да уж, местность, действительно… Пустыня, туманная дымка вдали… Местность располагает. – Подумав немного, он заговорил снова, как бы отвечая самому себе: – Татары… да уж, татары… Сначала, конечно, это казалось глупостью, а потом все поверили, во всяком случае, многие.

– Но вы, господин майор, простите, вы-то…

– Я – другое дело, – проговорил Ортиц. – Я принадлежу к старшему поколению, у меня нет никаких честолюбивых помыслов о карьере, меня устраивает такое спокойное место… А вот у вас, лейтенант, у вас еще вся жизнь впереди. Через год – ну максимум через полтора – вас переведут…

– Вон он, Морель, счастливчик! – воскликнул Дрого, останавливаясь перед одним из окошек.

На голой и выжженной солнцем равнине фигурки солдат, удалявшихся по плато, вырисовывались очень четко. Несмотря на тяжеленные ранцы, шагали они бодро и уверенно.

Последняя рота, которой предстояло покинуть Крепость, была построена во дворе, и остающиеся думали о том, что с завтрашнего дня начнется новая жизнь теперь уж совсем небольшого гарнизона. Всем не терпелось покончить наконец с этими затянувшимися проводами, надоело злиться, глядя, как уезжают другие. Итак, рота уже была построена, ждали только подполковника Николози: на этот раз парад должен был принимать он. Но тут внимание Дрого привлек лейтенант Симеони, вернее, странное выражение его лица.

Лейтенант Симеони уже три года служил в Крепости, и все находили его добрым малым, недалеким, правда, грубоватым, но старательно исполняющим приказы начальства и превыше всего ставящим физическую подготовку. Выйдя во двор, Симеони начал беспокойно оглядываться по сторонам, словно ища, кому бы сообщить какую-то важную новость. Кому именно, для него, очевидно, не имело значения, так как ни с кем он не был особенно близок.

Заметив, что Дрого наблюдает за ним, Симеони подошел и тихо сказал:

– Иди посмотри. Скорее. Иди посмотри.

– А что такое?

– Я дежурю на третьем редуте, выскочил вот на минутку. Как только освободишься, приходи. Там что-то непонятное. – Он слегка запыхался, словно после пробежки.

– Где? Что ты видел? – спросил заинтригованный Дрого.

В этот момент трижды просигналила труба, и солдаты вытянулись по стойке «смирно», так как к ним направлялся комендант пришедшей в упадок Крепости.

– Подожди, когда они уйдут, – сказал Симеони охваченному нетерпением Дрого, хотя волноваться, по- видимому, было не из-за чего. – Скорее бы они ушли! Уже пять дней я все собираюсь сказать, но сначала пускай эти уберутся отсюда.

Наконец после краткого напутственного слова Николози и прощального сигнала трубы экипированные в расчете на долгий путь солдаты, тяжело топая, вышли за ворота Крепости и направились в сторону долины. Стоял сентябрь; небо было серым и скучным.

Симеони потащил за собой Дрого по длинным пустым коридорам к третьему редуту. Пройдя через караулку, они очутились на смотровой площадке.