шаром, бросились в стороны пылающие фигуры. Вертолет пошел вправо и вверх, вылавливая уцелевших лазерными прицелами, а я выскочил из своего укрытия и помчался к горящему автомобилю.

Это был непродуманный поступок, потому что Трансрэйл был жив и невредим. Он вывернулся из-за кустов, совсем не оттуда, откуда я его ожидал, и выстрелил первым.

Тяжелый удар в правое плечо развернул меня на бегу и отбросил в сторону. Я покатился по бетону, больно ударившись бедром, но по сравнению с болью в плече это была сущая ерунда. Тем не менее я ухитрился не выронить пистолет и даже переложил его в левую руку.

Безобразные язвы на черепе, насмешливые глазки, мертвая кожа…

Он стоял надо мной, слегка наклонясь, и прямо мне в лоб смотрело жерло ствола. Бельгийский ФН, огромная бандура. Что же у меня там с плечом и есть ли у меня вообще теперь плечо?

Он не боялся. То ли чувствовал, что проиграл, то ли просто не умел бояться.

Почему в него не стреляют с вертолета?

– Однако все кончается не столь уж плохо, – сказал он, не убирая пистолет.

– Все равно сдохнешь, – пролепетал я заплетающимся языком.

– Я и так сдохну. Или ты принимаешь этот тлен на моем лице за достижения косметики. Но подыхать можно по-разному. Можно весело. Можно печально. Я хотел подохнуть как можно веселее, в большой и хорошей компании Не вышло. Что ж, использую свой последний шанс.

И тут я ударил его между ног, снизу вверх.

Он улыбнулся еще шире:

– Неплохо, но не по адресу. У меня там ничего такого не осталось, что могло бы среагировать на столь великолепный удар… Мой ход, Таманский.

Я закрыл глаза, потом решил, что это малодушный поступок, и открыл их снова.

И вовремя.

С вертолета ударил крупнокалиберный пулемет Смольского. Я видел эту шарманку в действии, и сейчас мне предоставилась отличная возможность сделать это еще раз.

Не успел Трансрэйл нажать на курок своего ФН и отправить меня в небытие, как у него исчезла сначала рука, расплескавшись ярко-красными брызгами и ошметками металла, потом часть груди, потом бедро… Он разинул рот, чтобы закричать, и в этот момент ему снесло голову. Изуродованное тело, загребая воздух уцелевшей рукой, грохнулось прямо на меня, беспомощно распластанного на бетоне. Этого я вынести уже не мог и потерял сознание.

– Очухался, кажется, – сказали надо мной.

Пол, на котором я лежал, мелко трясся. Вертолет.

Только что были джунгли, танковая атака, гарь и дым… Раненая девушка на моем плече… Почему так болит плечо? Было тяжело ее тащить, наверное…

– Индуна! – позвал я шепотом. – Лейтенант Эймс! Федор!

– Бредит, – сказал кто-то знакомый. Старый голос, из прошлого.

– Где Федор? Мбопа… Там Мбопа…

– Мбопу вспомнил, – сказал старый голос.

– Это еще кто? – спросили у него.

– Был такой персонаж.

Я открыл глаза. Надо мной дрожал сетчатый вертолетный потолок, здоровенный парень в камуфляжной форме бинтовал мне плечо.

– Ну, где мы сейчас? – спросил Шептун, нагибаясь.

– В Сумах, – без промедления ответил я.

– Слава богу. А то ты в африканские воспоминания ударился, я уж подумал, чокнулся. Бывает такое. Шок и все прочее… Лысый тебя кишками всего облепил, ты уж извини, мы тебя водой облили.

– Бывает, – пробормотал я, сдерживая тошноту. – Куда летим?

– Мы не летим, мы висим. Вблизи от резиденции «Края». Насколько я знаю, в России сейчас громят «Увидевших свет», а тут пока все вроде тихо… По нам даже не стреляли.

– Что у меня с плечом?

– Да не очень хорошо. Так что ты лежи, отдыхай… С этими словами парень в камуфляже сделал мне укол, и я провалился в забытье.

– Владимир Ильич, ваше неожиданное возвращение на пост начальника Генштаба как-то связано с удачной миротворческой операцией в Африке?

– Я был всего лишь военным консультантом. К тому же нельзя называть удачной операцию, которая еще не закончилась.

– Вы говорите о партизанских отрядах, которые ушли в горы?

– Да, я говорю о достаточно многочисленных вооруженных формированиях, притом неплохо оснащенных. Я полагаю, миротворческая операция в Африке затянется еще на несколько месяцев, если не будет решен вопрос об участии в ней австралийских и бразильских военных.