и наблюдала за каждым движением. И провожала так же. Первый раз, когда там побывал муж, кошка еще кинулась сразу к мисочке с парным молоком, но и тогда у мужика сложилось впечатление, что это она притворяется, играет спектакль для пришедших. А уже назавтра зверюга даже не притронулась к миске с только что налитым молоком, а провожала, не отступая ни на шаг, соседку и мужа. В глазах у нее застыло какое-то отчаянное, нехорошее выражение, и сосед не решился ни на какие эксперименты с этой кошкой, типа попыток дать ей колбаски или, напротив, пнуть и посмотреть, что из этого получится. Но жену исправно провожал все время, пока она доила корову, и во время доения стоял рядом.

Через две недели приехала соседка. Как приезжала, как-то никто не видел, она появилась у себя в ограде, и все. И тут же странные претензии:

– Что же ты, соседка, вымя у Зореньки плохо обмыла…

– Когда это я плохо мыла?

– Последний раз позавчера, а до того пятого и восьмого…

(По словам соседки, и правда она раза два обмывала вымя небрежно, торопилась.)

– И в дом я тебя не звала, – продолжала добрая соседушка, – нечего было в моих иголках копаться. И мужу твоему нечего у меня в коровнике делать…

Ну ладно, «вычислить» плохо вымытое вымя, может быть, и можно было. Я ведь не знаю, насколько опрятная эта соседка, доившая корову, и какой репутацией пользуется. Приход мужа тоже можно «вычислить», можно послушать других соседок – наверняка ведь видели, что соседи вместе ходили к дойке. Но как насчет «копания в иголках»? И точной даты, когда вымя помыли небрежно?

Никаких окончательных утверждений делать не буду. Что полдеревни открыто называют ведьмой женщину, просившую поухаживать за скотиной, – будем считать, это они от невежества. Ну что поделать, если серый деревенский люд не знает, что ведьм не бывает. Что все осведомленные люди уверяют: никуда не уезжала соседка, просто для каких-то своих ведьминых дел превратилась в черную кошку на две недели, пожила в этом облике – спишем на примитивность и невежество.

Трудно найти деревню в Сибири, где не ходили бы истории про клад. Интересные или нелепые, романтические или отвратительные, но они есть практически всегда. Вот только подтверждаются эти истории далеко не всегда, и Балахтон – одно из немногих мест, где про клад не только рассказывают, где клад действительно нашли. Тем более, что этот, балахтонский клад оказался и впрямь связан с церковью…

Три поколения балахтонцев рассказывали, что в 1930-е, когда большинство жителей России давно и сознательно перестало верить сказкам о боге, церковь в Балахтоне закрыли, а священника вскоре расстреляли. Эта часть истории во всех версиях одинакова, а потом возникают некоторые различия…

По одной версии священник до расстрела спрятал в церкви несколько священных предметов: чашу для святых даров, копие для причащения, несколько бокалов для вина, и все это – в красивой, окованной серебром дарохранительнице. Потом-де церковь сгорела, и клад сгорел вместе с ней.

По другой версии священник закопал этот клад уже в развалинах церкви, и закопал потому, что ждал ареста.

По третьей версии закопал клад вообще не священник, а дьячок. Он прятал священные предметы у себя, и когда арест стал и для него неизбежностью, отнес на развалины церкви и закопал дарохранительницу.

Но во всех версиях этой истории закопавший клад, лицо духовное, делает заклятие и проклинает всякого, кто этот клад откопает. Представить себе священника, который действует так же, как Флинт или Джон Сильвер, мне очень трудно: все-таки очень уж разная это среда обитания – портовые трущобы и церковь, да и воспитание у них несколько иное. Но легенда гласит именно так: священник заколдовал клад и проклял всех, кто достанет его на свет божий. Это мне тоже, по правде говоря, кажется несколько странным: ведь вынуть клад могли очень разные люди и из очень разных соображений.

А развалины церкви так и остались грудой кирпича и строительного мусора прямо посреди Балахтона. Несколько раз пытались строить что-то на этом месте, но всякий раз на самой ранней стадии постройки что-то происходило: то рушились леса, то загорались строительные материалы, то заболевали ответственные за стройку люди, то разворовывались приготовленные кирпичи… В общем, при множестве неосуществленных попыток так ничего на месте церкви и не построили.

А в середине 1990-х в местной школе появилась невероятно энергичная девушка и быстро стала там организатором внеклассной деятельности. Начала, помимо всего прочего, рейды по местам боевой и трудовой славы, раскопки на местах сражений и так далее. Среди прочих подвигов эта девушка (назовем ее… ну скажем, Валентиной Сергеевной – чтобы не называть настоящим именем) раскопала и развалины церкви. И старая легенда подтвердилась! В отличие от множества сибирских деревень, где вам расскажут про «клад Колчака», и про «старого попа, который в подполе закопал пять кило золота», балахтонский клад не оказался чистой воды враньем и пополнил собой школьный Музей трудовой и боевой славы… кажется, он так называется.

Школа, развалины церкви и вообще все важные общественные учреждения в Балахтоне находятся в самом центре, совсем рядом, и клад «переехал» совсем недалеко. Теперь он лежит на витринах, под стеклом всего в нескольких десятках метров от места, где пролежал в смеси битого кирпича и земли несколько десятилетий.

Но оказалось, что находка клада стала спусковым механизмом для зловещих и мрачных событий. Для начала сгорел дом со всеми обитателями, погибла целая семья – примерно в километре от центра Балахтона. Через две недели взбесился бык, сорвался с цепи, убил хозяина и хозяйку. Еще через три недели загорелось подворье, в огне погиб старик и двое маленьких детей. Потом еще и еще горели дома и гибли их хозяева, врезались в заборы автомобили и угорали вроде бы и не очень пьяные люди. Все эти события происходили на одном и том же расстоянии от центра, и нетрудно было увидеть, что пояс несчастий описывает своего рода круг вокруг развалин церкви и действующей школы, где под стеклом в потоках света от направленных на него ламп лежал клад.

Естественно, в деревне этот пояс несчастий мгновенно связали и с проклятием священника, и с раскопками Валентины Сергеевны. Вокруг энергичной девушки сразу же образовался круг очень недовольных ее действиями людей, прямо обвинявших Валентину Сергеевну в несчастьях и даже в смертях. Мол, не копалась бы она, где не надо, и ничего бы не случилось из обрушившегося на деревню.

К чести Валентины Сергеевны, она осталась верна своим атеистическим принципам и не уставала повторять, что все тут только случайность, и увидеть в происходящем действие проклятия может только самый дикий и самый некультурный человек. Звучало все это убедительно, попытки «разбираться» с Валентиной Сергеевной очень быстро сошли на нет, и я сам, возможно, встал бы на сторону энергичной и ученой девушки. Да только вот…

Да только вот раскопки в развалинах церкви завершились 26 июля одного года. Круг несчастий продолжался как раз год. А 25 июня следующего года почему-то потерял управление мотоцикл в самом центре поселка. Двое парней было на мотоцикле, и удивительное дело – как раз сидевший за рулем отделался ушибами, когда машину занесло и боком швырнуло на развалины церкви. А вот сидевший позади него пролетел несколько метров, и, несмотря на шлем, голова бедного парня раскололась, и кровь его оросила как раз те самые камни, которые прикрывали когда-то клад…

Естественно, эта трагедия вызвала новый виток недовольства Валентиной Сергеевной, новое кипение страстей и новые обвинения (хотя, конечно же, Валентина Сергеевна никак этого несчастья не организовывала). Но в том-то и дело, что с этого дня и часа всякие несчастья в Балахтоне совершенно прекратились! Совершенно! Полное впечатление, что последняя смерть, теперь в центре невидимого круга, стала последней искупительной жертвой, и что невидимая сила, повлекшая за собой столько смертей, больше не действует в Балахтоне.

Жители деревни считают, что этой силой была святость церкви, нарушенная (в их представлении) не только и не столько большевиками, сколько бедной Валентиной Сергеевной, – мол, нечего было вести раскопки. На мой взгляд, тут типичная смесь и путаница понятий, характерная для жителя современной России, а жителя Сибири в особенно сильной степени. Дело в том, что житель Европейской России с трудом представляет себе культурный ландшафт, в котором отсутствует храм. Таких мест там попросту нет. А в Сибири, даже в историческом прошлом, такие места очень даже есть… вернее, были. Я имею в виду даже