— Знаешь, Аркаша, задумался я тут, насколько не изучено пространство, в котором все мы обитаем. Такие мысли в голову приходят странные… будто все вокруг, вся Вселенная, пронизана всевозможными волнами различных видов.

— Как от камня, брошенного в воду?

— Да, но только в трех и более мерном пространстве, — выдержав многозначительную паузу, профессор продолжил: — И думаю я, что волны эти, пересекаясь, создают сложнейшие хитросплетения, причем влияющие на жизнь и судьбу нашу в гораздо большей степени, чем ты можешь себе представить. И наша задача, как ученых, гармонично упорядочить эти хитросплетения и, таким образом, поставить их на службу человечеству.

— Да, Иван Никифорович, слушать вас — одно удовольствие! Бывает, такое скажете, что и дойдет не сразу. Не то, что в Академии, — Аркадий сознательно решил увести разговор в сторону, на пустой желудок и без небольшого отдыха, сложные научные выкладки, действительно, не сразу до него доходили.

— А что в Академии? — живо поинтересовался профессор.

— Вот хотя бы сегодня: читали нам предлинную и наискучнейшую лекцию о классификации руд и минералов. Да что проку-то нам с нее?!

— Эх, Аркадий, Аркадий! Да много ли ты понимаешь?..

— Не много, Иван Никифорович, но в рудах и минералах и понимать ничего не хочу! Вот про волны времени узнать, да чтоб это еще и вы рассказали — совсем другое дело… — осознав свою стратегическую ошибку, Аркадий решил все же вернуть профессора к волновой теории, это лучше, чем слушать продолжение лекции о рудах и минералах, о коих тот представление имел, возможно, даже большее, нежели преподаватель в Академии.

Профессор с лукавинкой взглянул на Аркадия, откупорил коньяк и уселся в кресло у камина, приглашая уже отобедавшего Аркадия присоединиться:

— Только представь! Юная планета! Царство одноклеточных водорослей… — вдохновенно начал он лекцию. — Кислорода в атмосфере почти нет. Даже цвет неба, возможно, совсем иной, не тот, что сейчас. Многие, очень многие метаморфозные породы, несущие в себе богатые залежи руд, формировались именно тогда… Да будет тебе известно, многие руды и минералы могут рассказать нам о волнах времени гораздо больше, чем я! Вот взять, хотя бы, докембрийские отложения… Что мы о них знаем? Да ровным счетом ничего! А ведь они имели счастье образоваться сотни миллионов лет назад!

— Ой, не надо, Иван Никифорович! У меня сегодня и так вся голова этими отложениями забита! Расскажите лучше, как ваша работа продвинулась.

Профессор тут же подскочил из кресла, как будто ждал этого вопроса. В очередной раз Аркадий убедился, что в стратегии ему никогда не переиграть Ивана Никифоровича. Ведь и лекцию о докембрийских отложениях тот наверняка затеял преднамеренно, лишь бы поскорее оказаться в лаборатории.

— А пойдем-ка, Аркаша, сразу в лабораторию! Там я тебе обо всем и расскажу!

Они поднялись на второй этаж, весь занимаемый лабораторией профессора. У входа Аркадий замешкался, не зная даже, как спросить о необычном явлении, представшем его взору.

— Я многое могу понять, Иван Никифорович, хотя большее, наверно, не могу… но все же, объясните мне, дураку, зачем вы притащили в лабораторию рояль?

— А вот это — и есть интересная гипотеза, которую нам с тобой предстоит сегодня проверить… — профессор подошел к роялю, открыл крышку и сделал широкий жест. — Прошу!

— Вы хотите, чтоб я что-то сыграл?.. А как же гипотеза?..

— Вот сейчас мы ее и проверим. Но играть надо вдохновенно. От души. Суть моей гипотезы в том, что гармонично упорядочить хитросплетения электромагнитных и еще некоторых, доселе не изученных волн, что мы с тобой обнаружили в прошлом месяце, можно силой мысли. Но для этого желательно пребывать в необыкновенном душевном состоянии. Так что, я думаю, нам подойдет Вагнер. Что-нибудь яркое, скажем, из 'Валькирии'.

Аркадий стоял, вытаращив глаза. То, что говорил Иван Никифорович, представлялось ему полнейшим бредом. Даже будучи в некотором подпитии, профессор всегда сохранял здравый рассудок, а тут… Он недоверчиво покосился на старшего товарища:

— Сдается мне, вы решили меня разыграть.

Иван Никифорович сник и, казалось, разом пал духом.

— Я прекрасно понимаю, как абсурдно звучит это предположение. Но подумайте, Аркадий, наука всегда начинается с абсурдных предположений. Уже ли вам жалко исполнить для меня что-нибудь из Вагнера?

— Ну что вы, Иван Никифорович! Как вы могли такое подумать!? Мне для вас ничегошеньки не жалко. Просто ваша гипотеза показалась мне слегка… странной.

— Да и бог с ней! Просто давайте считать, что сегодня, ища прозрения в волновой физике, я проведу еще один небольшой эксперимент под музыку Вагнера. Только помните, Аркаша, играть нужно вдохновенно! Так, как вы не играли еще ни разу в жизни. Попробуйте всю душу вложить в эту музыку!

— Ну, вдохновенно — так вдохновенно. Это завсегда — пожалуйста! Только будьте тогда так любезны, налейте мне еще стопочку коньяка!..

Нэйб. Его Божественное Прозрение, Владыка Нэйб! Надо лишь вновь достичь этого, ухватиться, оседлать, как румиланского конеящера, и больше не выпускать. Это может не каждый, но Нэйб верил в себя. Да и какой у него теперь выбор? Или покорить Вселенную, или сдохнуть здесь, в никому неизвестной пустоте, с незнакомым рисунком звезд.

Прозрение дано лишь избранным. Таким, например, как виллирианский император Латаб… Но Нэйб верил в свою избранность. Однажды к нему приходило прозрение. Но, по молодости и неопытности, он не смог его удержать.

Хааш, голубой, слегка светящийся порошок, приносил прозрение. Но не всегда и не всем. Вдыхая его, можно было постичь все или растерять остатки того жалкого, что знаешь. Последнее, безусловно, случалось чаще. А можно было и заново родиться, начать все с чистого листа, прозреть Вселенную. Не только эту маленькую галактику, но и Вселенную!

Нэйб подцепил кончиком ножа щепотку 'голубого прозрения' и вдохнул его. Прозрение сейчас было необходимо. Он, похоже, застрял в каком-то неисследованном секторе, а навигация отказала. В такой ситуации, только 'прозрев' можно было вывести корабль на прежний курс. Силой мысли постичь расположение звезд. Доселе, только императору Латабу и нескольким его приближенным удавалось такое. Но Нэйб верил в себя.

Впервые он испытал прозрение в юности, когда обучался пилотированию в императорской гвардии.

Нэйб затянул в ноздрю очередную порцию голубого порошка и попытался поймать волну воспоминаний, в надежде, что она вынесет его к прозрению.

Помнится, Ульзок… да, именно так его звали, забавный такой коротышка был… Ульзок раздобыл где- то хааш и поделился с друзьями. Когда об этом узнал командир, Ульзока живьём запихнули в плазменный реактор. Да, забавный был коротышка. Даже пепла не осталось…

Нэйб тряхнул головой, пытаясь отогнать ненужные воспоминания. Волна памяти унесла его куда-то не туда. Он вновь открыл контейнер и достал еще немного хааша.

— Прозрение… прозрение… прозрение… — бормотал Нэйб, развалившись в кресле пилота, одной рукой обнимая небольшой контейнер с хаашем.

Белки его глаз приобрели голубой оттенок, зрачки выцвели, под глазами залегли темные круги. Он устал. Хааш вымотал его, высосал почти целиком. Но останавливаться нельзя. Или сейчас, или никогда. Спасение только в прозрении.

— Прозрение… проз… п…

Усилием воли Нэйб приподнялся и зачерпнул еще порошка. Прямо пальцами, нож он уронил на