что, выслушав слезную жалобу гамбуржцев на докучающих им бюргеров удачи, император Карл IV дал им добрый совет: «А изловите-ка вы этих негодяев и предайте справедливому суду!» – чем свою помощь и исчерпал. Пришлось жителям соседнего Штральзунда самим разбираться с пойманными пиратами. Им просто предложили залезть в бочку из-под селедки, а на жалобы, что бочечка-то махонькая, отвечали: «Не помещаетесь? Не беда! Все, что в бочку не влезет, наш палач с удовольствием отрубит!» Какая, однако, жестокость! Не учли даже то, что для получения каперского свидетельства в Англии нужно было представить справки от родителей и священника о безукоризненном моральном облике кандидата в Билли Бонсы – без справки пиратские завкадрами в море не брали…

Но не все древние мореходы были пиратами. Бравые античные судоводители, наконец-то сообразив, что по Черному морю приятнее плавать не в ноябрьские штормы, а малость пораньше, и переименовав на радостях наше самое синее в мире из Аксинского (Негостеприимного) в Эвксинский (Гостеприимный) Понт, кормили всю Грецию скифским хлебом и соленой рыбкой (то, что лепешки для строителей Акрополя пекли из пшенички, выросшей под Беляевкой или Арцызом, более чем вероятно). А карфагенянин Ганнон 3000 лет назад даже Африку обогнул – всего за шесть лет. Приставали к берегу, распахивали поля, сажали хлебушек, а как уберут – плыли дальше, и только вдоль берега, ибо компас китайцы изобрели существенно позже.

Да и первую морскую карту некий Мариний из Тира составил только во II веке до нашей эры. До этого же вся навигация сводилась к нехитрой схеме Ноя: выпустить птицу и плыть туда, куда она полетела, резонно предполагая, что уж она-то знает, где берег. Все мореходы, доплывшие таким образом до берега, уверяли, что птичка летела правильно, а мнение прочих, сгинувших из-за птичьих ошибок в пучине, учесть никак не удавалось. По мне, лучше уж полагаться на навигационный прибор викингов – ложку с длинной ручкой. Главный викинг перегибался через борт, зачерпывал этой ложкой водичку, задумчиво прихлебывал и с авторитетным видом изрекал: «Правильно плывем – вода не такая соленая и родными помоями припахивает!» Кстати, хотите верьте, хотите нет – тоже доплывали… Вот полинезийцы вообще легко решали эту проблему, подвешивая на мачту продырявленную во многих местах скорлупу кокосового ореха, и по тону свиста определяли, куда пирога плывет. Но в Европе кокосовых орехов не росло, вот и обходились, как могли…

В Колумбовы времена профессия моряка стала самой героической – ну как у нас космонавта. И, кстати, не менее опасной. Колумб ведь не просто, как остроумно заметил Арт Бухвальд, отправился открывать одно, а открыл другое, что назвали именем третьего, – он чуть не погиб на обратном пути из того, что принимал за Индию, чудом уцелел после ужасной бури. Чтобы добытые им сведения не пропали, он законопатил свои карты в бочонок и бросил за борт. В музее города Каргополя этот бочонок есть. Несмотря на шторм, все карты и записи выполнены каллиграфическим почерком, хорошими анилиновыми чернилами. Как и в прочих таких бочонках – время от времени они всплывают на рынке антиквариата, особенно если покупатель подоверчивее. Уже все каравеллы Колумба хватило бы этой тарой загрузить.

Да, жизнь мореходов всегда была опасна. И именно поэтому вплоть до прошлого века, до изобретения фотографии, не богатеи и не люди искусства, а именно они были в Дании главными заказчиками собственных бюстов, чтоб хоть дети помнили лицо отца, если вдруг чего. А когда доплывшие до цели моряки Магеллана отслужили благодарственный молебен за спасение в церкви Нуэстра Сеньора де ла Попа (и нечего хихикать, это богородица попутных ветров, «попа» – по-испански корма), на них еще и церковную епитимью наложили – за то, что воскресенья праздновали не когда положено. Кто ж из них знал про линию смены дат?

Парусные корабли были не просто прекрасны – красота их была строго функциональна. Фигуры тритонов и морских дев на носу галеонов просто скрывали самый обыкновенный сортир, ибо если поставить его на корму, попутный ветер сдует все неуставные брызги мореходу прямо в фейс, а на носу все уносится тем же ветерком за борт. От слов «галеонная фигура» и родился международный морской термин «гальюн». А вообще, в российской морской терминологии масса голландских слов – это Петру Алексееву, плотнику саардамскому, прирабатывающему по совместительству царем, спасибо. «Все наверх» по-голландски «овер алл» – отсюда слово «аврал». Типичная на парусном судне опасность – когда сверху что-то падает, по- голландски – «фалл ундер», отсюда наше «полундра». Имеется, правда, и английская терминология. Когда матрос на приказ начальника отвечает «есть!», он вовсе не покушать у него просит: это так видоизменилось английское «йес». Дал кое-какие термины и язык родных осин: на старинных русских судах-расшивах провинившихся сажали в клетушку, где хранился такелаж, откуда и пошло слово «каталажка».

А время на море тоже не часами меряют, а склянками – одна, две и так до восьми, полчаса на склянку, четыре часа – вахта. Вообще-то, насчет склянок писатель Бестужев-Марлинский сомневался. Так и писал: «В морских заморских романах, я чай, не раз случалось вам читать: четвертая склянка, осьмая склянка. Это мистификация; это попросту значит, что моряки хватили три бутылки, что они пьют уже восьмую». Ему виднее, не зря же ходила в те времена поговорка: «Умные в артиллерии, щеголи в кавалерии, дураки в пехоте, а пьяницы во флоте» (конечно, среди сухопутных крыс – моряки говорят исключительно «на флоте»).

Продолжим о парусных кораблях, подаривших миру первые небоскребы (да, именно так назывались верхние треугольные паруса в английском флоте еще 200 лет назад!). Скорость больших семимачтовых барков под всеми парусами доходила до 22 узлов (кстати, хотите прослыть среди моряков посмешищем? Скажите где-нибудь «узлов в час» – у моряков свой язык). А для того, чтоб не сбрасывать попусту скорость и гнать под полными парусами до последней возможности, когда вот-вот мачту снесет, доблестные капитаны стояли на мостике с пистолетом и в последний момент, когда мачту вот-вот унесет за борт, стреляли в парус. Ветер мгновенно разрывал дырку от пули, и мачта оставалась на месте.

Понятно, что на доблестных парусных кораблях женщинам было не место. После посещения Екатериной Второй флагманского корабля адмирала Ушакова на судне произвели уборку, причем гораздо более тщательную, чем обычно: хоть и царица, а все-таки баба! Сама Екатерина действительно не обладала должным знанием флотских артикулов, что история и зафиксировала. Когда адмирал Спиридов начал объяснять Ее Величеству ход одного морского сражения, то несколько увлекся. Громовым командирским басом растолковав императрице все тонкости своих нестандартных сексуальных отношений с самим турецким пашой, его матерью, всем его гаремом и флотом, флагманским кораблем и самой большой пушкой, он в ужасе понял, кому и что он сейчас говорил, и застыл как статуя. Но Екатерина сразу успокоила его, милостиво произнеся: «Продолжайте, адмирал, все равно я ваших морских терминов не разумею». Кстати, даже представить трудно, что такое «более тщательная уборка, чем обычно», – в допароходные времена корабли вылизывались, как кошки. Старший помощник на барке «Крузенштерн», капитан III ранга Шишин, содержавший корабль в идеальном порядке и чистоте, уверял, что такое внимание уборке уделялось не зря, ибо все пиратские бунты возникали из-за того, что у матросов появлялось свободное время. Не хочешь, чтобы матросы бунтовали, ветошку в руки – и вперед, от фальшборта до обеда!

Пищу на корабле тоже принимают не так, как на сухом пути. Готовит ее не повар, а кок, и не в кухне, а в камбузе. Макароны по-флотски у нас еда как еда, а на флоте – поощрение за тяжелую работу, так как готовились в день бункеровки, чтоб добавить силушки потаскать мешки с углем. Вместо официантов там стюарды (оттуда и летчики словечко содрали!), и чашечку кофе капитану в свое время опытный стюард ни в жисть не наливал – только полчашечки, чтоб не расплескать при качке. Кстати, накрывался стол при качке мокрой скатертью, чтоб не сползла на пол вместе со всем сервизом. А в штормовую погоду морской закон велит выкатить на палубу бочку с солеными огурцами – от качки всех тошнит и на кисленькое тянет, вне зависимости от пола. Заодно и на закусь сгодятся, потому что выпить моряки тоже любят. Академик Крылов, гостя у английских коллег-корабелов, на вопрос: «Что вы пьете?» – ответил честно и прямо: «Все, кроме воды и керосина, а если есть только эти две жидкости – тогда лучше керосин, лишь бы не воду!» Впрочем, нелюбовь моряков к воде можно понять и объяснить…

Правда, уходят в прошлое те еще недавние времена, когда военные корабли были символом мощи страны. Но еще недавно, чуть больше ста лет тому назад, Англия грозно предупреждала Россию, что не потерпит закладки российским флотом сразу пятнадцати современных броненосцев – вплоть до «правительство Его Величества оставляет за собой свободу действий» (так изящно угрожают войной на языке дипломатии). В России тоже испугались: кто это без ведома царя и морского министра столько кораблей строит? Оказалось, что все очень просто: действительно заложили броненосцы «Три святителя» и «Двенадцать апостолов». 3+12=15, это уж точно. Осталось только порадоваться, что броненосец «Сорок мучеников» решили закладывать годом позже…