– Наш принцип – универсальность. Универсальность – вот к чему стремится человечество: поиметь все за одни и те же деньги. И никакой проблемы с выбором.

– Вы проводите экспертизу промышленной безопасности? – ухмыльнулся Костя, внимательно разглядывая одну из страниц. – Готовите интернет-порталы благотворительных и социальных программ? снимаете видеоролики об экологии московских районов? занимаетесь венчурным инвестированием?

– Однозначно, – ответила Оля, наклонилась к Шаману, перелистнула его экземпляр презентации в конец. Там было множество дипломов, аттестатов, сертификатов, благодарностей, оформленных на Балашову Ольгу Юрьевну – аудитора, эксперта, оценщика…

– Зачем тогда работаете на «скорой»? – хрипло спросил Кратер, кивнув на завораживающие регалии девушки.

– Это своего рода искупление – дань государству, которую должен приносить каждый уважающий себя бизнесмен.

– А две сто – выходит, цена услуги? – Костя совершенно по-детски прыснул в кулачок («кулачок» закрыл половину его лица).

– 2100 – это наше будущее, о котором пока никто ничего не знает. Увы.

Мужчины пораженно молчали.

«С потрохами пожрет нас молодое, но удалое поколение», – подумал Саня и отчаянно заскучал по Фее.

«Скорая» въехала во двор Пушкинского музея. Столь экстравагантное место для ночевки выбрал Шаман. Будучи олигархом, он красиво бухал с работниками музея («Там еще дамочка была… как же ее? Как же эту неприступную мымру звали?..»), потом уютно ночевал в специально оборудованных гостевых комнатах. Видимо, на почве всемирного катаклизма Костю замучила ностальгия.

Их встретили хмурые охранники, которым после Костиного звонка какой-то важной федеральной шишке сообщили почти из поднебесья о представительной делегации и попросили быть любезными.

Дополнительно предложенный кэш, двадцать кило «зеленых», заставил разлепить уста, коротко проинструктировать, предложить компании тусклый фонарик и бесшумно исчезнуть, предварительно указав на низенькую дверь, через которую предполагалось проникнуть на территорию музея.

– Не удивляюсь, что из Эрмитажа тащили достояние республики. В этом мире все возможно даже без щедрых чаев и чудес, – заверил Костя.

Выгружались в полной темноте, настороженно поглядывая на ментовский «BMW», из которого явно координировалась вся чрезвычайная операция.

Кораблев пошел вперед. Оля быстро схватила в «Газели» какие-то вещички и побежала за ним. Кратер ревниво посмотрел вслед. Но догонять постеснялся.

– Слушай, не подумай, что я девственник какой, – горячо шептал он Косте, пока скользили по анфиладе залов вслед за пляшущим впереди светом, – но меня активно ломает. Не могу придумать, о чем с Олей… Теряюсь. Хоть одно преимущество у меня есть? По сравнению… – смущенно замолчал.

– Для человека в эдаком прикиде у тебя даже два неоспоримых достоинства. Форма твоя тебя украшает – раз, и ты даже с этой очаровательной щетиной совсем не похож на таджика – два.

– Больше ничего?

– Извини, дорогой. Все, что я о тебе знаю, напоминает о пяти трупах в славной биографии.

– Давайте прибавим ходу, – предложил догнавший их Толян, чувствующий себя неуютно среди хмурых средневековых рож, разглядывающих его из темноты.

Приближаясь к впереди идущим, они услышали, как Саня рассказывает медсестре историю своей любви и смерти на брудершафт с Кратером.

На периферию светового круга выплывал профиль Оли, обращенный внимательным и восхищенным взглядом на смазливую рожицу Кораблева.

Ей было интересно. Лихо. Что еще нужно молодой девушке для счастья? Теплая июльская ночь в преддверии конца света, убаюкивающий свет тусклого фонарика, трое почти мифологических мужчин, жаждущих ее (сутенер-водитель – не в счет) внимания, бесценные шедевры мирового искусства повсюду и ожидание чуда, казавшегося возможным благодаря тому, что люди стали отчасти бесплотными, но почти всесильными.