Сощурился и двинулся сквозь толпу.
– Я не знаю, о чем говорить, – сказал он спустя вечность после того, как приблизился к ней. – Здравствуй.
– И я не знаю. Привет.
– Я нашел тебя. Извини. Очень долго искал.
«Разве расскажешь? О том, как Кратер колол мне эту прозрачную дрянь? О том, как предательски дрожали наши руки?»
– Сейчас мы заговорим фразами из «Москва слезам не верит».
– Давай уйдем. Развяжем языки. Мир встал на уши. Теперь каждому есть что сказать.
Фея кивнула:
– Я не одна.
– Я тоже не один.
Кораблев оценивающе посмотрел на Витька. Тот криво ухмыльнулся, помрачнел, однако эта болезненная детская ревность не представляла никакой угрозы.
– Не будет обижать нас? – Саня решился произнести слово, месяц назад расколовшееся на «я» и «ты».
– Нет. Он редко дразнится. Не злобно. Говорит, что я его Лазарь в юбке. Что у меня внутри гремят пустые банки. Что чувствовать я перестала. И не умела никогда.
Витек собрался вклиниться в обсуждение собственной персоны, но Кораблев не дал ему это сделать.
– М-да… На менестреля не похож, но, очевидно, способен заполнить паузу между словами.
«Влюбленных?» – срезонировали мысли Феи и Сани.
– Я рада тебя видеть, – уверенно сообщила Фея.
На крыше «скорой», салютуя победе сил любви над силами рока, закрутилась мигалка. Сирена, которую завел Толян, тронувшись с места, заревела как бегущий к пропасти бегемот. Клаксоны свадебного кортежа звучат иначе. Они возвещают о счастье.
Фею и Саню предупреждали о роке.
Вечером, когда они наконец-то остались одни, она рассказала о том, что мешает ей остаться вместе с ним:
– Я не могу чувствовать так, как раньше.
Они вновь лежали рядом, но прежней близости не было. Перед глазами словно стояла дверь, в которую завтра утром уйдет один из них. А другой навсегда навесит пудовый замок.
«Куда уходят чувства? Может, в ту серую мерцающую бездну, из которой меня вытащил Витек? Смерть после смерти?»
– Я не могу любить, – пыталась оправдываться Фея.
Кораблев подумал – именно такие слова становятся причиной цунами, землетрясений, истощающей неуверенности в прочности этого мира.
«Ведь это было так просто. Испытывать нежность. Дрожать от тревоги. Замирать от надежды. Быть уверенной, что происходящее с нами здесь и сейчас самое главное и в жизни, и после нее…»
– Мой цвет фиолетовый. У меня словно атрофировалось то, чем я раньше чувствовала. Железы какие- нибудь. Теперь почти любое ощущение я думаю, а не ощущаю. Представляю, что переживаю, сожалею, надеюсь… А на самом деле…
Фея не ответила ни на одно прикосновение Сани. Он стал ей неудобен. Отживший придаток несовершенной перестроившейся души.
– Плевать на любовь, – весело ответил Кораблев, продолжая внимательно высматривать в глазах Феи свою прежнюю Фею. – Давай сначала спасем этот мир.
Но оба думали только о том, как воскресить любовь, надеясь, что она не умерла вместе с их телами.
Костя Шаман, вызвавшийся изложить План Спасения, более часа читал лекцию, меняя, как перчатки, богословские, паранормальные и другие темы. Звучавшие слова похмеляли лучше рассола:
– …должны происходить необъяснимые события, демонстрирующие ущербность любого постижения… как ни копай, у слов и явлений всегда отыщется тройное непостижимое дно… свое существование преступно связывать с обязательным объяснением происходящего вокруг… конструкция мира вторична, она зависит от способов реализации человеком своего права быть…
Костя остановился, обвел взглядом слипающиеся глаза присутствующих. Кораблев вскинул руки к потолку подвала:
– Шаманчик! Шаманушка! Мы опухли от твоих спичей. Попробуй без предисловий.
Шаман не обиделся. Он прошелся по комфортабельному бункеру мэрии, который сегодня стал их штабом. (После Пушкинского музея бригада ночевала сначала в ресторане «Седьмое небо» Останкинской телебашни, затем в диспетчерской ТЭЦ-21; теперь настал черед хором столичного градоначальника.)
– Подозреваю – теория вам неинтересна. К практике! – Шаман материализовал в руке посох и стал похож телом на побритого Ивана Грозного в исполнении Николая Черкасова, но с головой и улыбкой Михаила Жарова. Он стал отстукивать точки звучащих предложений: – Не действуют прежние механизмы смерти. Жизнь перестала быть совокупностью функций, оказывающих ей сопротивление. Люди разделились на тех, кто не исчезает, и тех, кто исчезает. Последних многократно больше. Население повсеместно сокращается. Рушатся социальные законы. Неразбериха в госуправлении. Экономика доживает последние дни. Раньше мы могли похвастаться удобной схемой: родился – помер – дальше тайна. Сейчас порог существования там, где мы забываем, кто мы есть. Все мы – и живые, и поимевшие индивидуальный опыт умирания – топчемся у этого порога в беспокойном ожидании, когда нас ужалит адекватная нам иллюзия… А пока мы демиурги, которые могут как угодно перекраивать эту реальность.
Пауза была долгой. Все усиленно думали, куда приложить собственное могущество.
– Слушай, а тебе не кажется, что такими заявлениями ты выступаешь против замыслов Господа нашего? – прервал шаманские фантазии Кораблев.
– Ну и что? Я свободен, как вошь в падающем лифте. С каждой секундой – все легче. Что хочу, то и делаю. Мне интересен сам процесс.
– Есть в нашей действительности что-нибудь незыблемое? – Кратер подозрительно оглядывал стены каземата.
– Есть. Ореховые вафли, шоколадный сыр и жареная картошка. Да, и еще – остров Искья, термальные источники Няньтань и горячие круассаны.
Шаман кивнул на край овального стола. Часть из того, что он перечислил, уже лежала там, словно заранее приготовленная.
Оля была более прагматична в своих расспросах:
– Не понимаю, как эти вещи появляются в реальном мире. Ну, воображу я комп. Из чего он возникнет? Из пустого места? Какой тайваньский производитель его состряпает?
Костя начал бурно размахивать руками:
– Фишка в том, что материя подчиняется человеку. Всегда подчинялась. Она хранит образ всех когда- либо созданных человеком вещей. Платона читали? – задал он вопрос и утихомирился, словно имя философа успокоило, как убойный транквилизатор. – При необходимости материя… – Шаман замер и мечтательно оглянулся; складывалось ощущение, что он повсюду видит материю, потревоженную столь горячими комментариями, – материя просто воплощает то, что максимально соответствует тому информационному коду, который промелькнул у демиурга в голове.
– То есть волшебная палочка – не сказка? – В отличие от других присутствующих Ольга не старалась быть язвительной.
– Скорее стилизованная действительность. Воссоздать то, что не существует в реальности, практически невозможно.
– Значит, дом Пашкова можно возвести на Юкатане или Дикси, а скатерть-самобранку – дудки?
– Значит. Наивные мои, сейчас происходит энергетический выброс такой силы, что мы можем сразиться
