из белого камня.

Мы с Тимми поднялись до середины лестницы. Там я бережно уложил его на ступеньку. Вытянул ему ноги, чтобы они были прямые, и аккуратно сложил его руки вдоль тела. Потом лег в той же позе ступенькой ниже.

Проснулся я в помещении. Я был там один. За окном брезжил рассвет. Было холодно. Я был без пиджака, в одной рубашке. Я попытался собраться с мыслями. Встал с жесткой койки, подошел к окну. На окне стояла решетка. За окном простирался Тихий океан. (Каким-то образом я оказался в Малибу.) Надзиратель пришел через час, гремя металлическими подносами и тарелками. Передал мне мой завтрак. Я сел на койку и принялся есть, слушая плеск океана.

Спустя еще сорок пять минут меня вывели в коридор. Там стояли какие-то парни, прикованные наручниками к длинной цепи. Я дошел до конца цепочки и протянул охраннику руки. Но тот сказал: «Тебе не надо». У меня были свои персональные наручники. Двое полицейских посадили меня в машину и куда-то повезли.

Как выяснилось, в Калвер-Сити. К зданию суда, куда меня провели с черного хода. Один полицейский пошел со мной, второй остался в машине. Меня привели в зал суда и усадили в первом ряду. С меня сняли наручники. Я огляделся. Тимми вроде бы не было. Как обычно, судью ждали долго. Мое дело разбирали вторым.

— Вы обвиняетесь в пребывании в состоянии алкогольного опьянения в общественном месте и в создании помех дорожному движению. Десять дней тюремного заключения или штраф тридцать долларов.

Я признал себя виновным, хотя так и не понял, что он подразумевал под «созданием помех дорожному движению». Полицейский отвел меня обратно в машину.

— Ты еще легко отделался, — сказал он. — Из-за вас образовалась пробка длиной в целую милю. Это была самая длинная пробка за всю историю Инглвуда.

Меня отвезли в городскую тюрьму Лос-Анджелеса.

Вечером приехал папа, привез тридцать долларов. Когда мы выходили, у него в глазах стояли слезы. — Ты нас опозорил. И мать, и меня, — сказал он.

Как я понял, он был знаком с кем-то из полицейских, который спросил у него: «Мистер Чинаски, а что здесь делает ваш сын?»

— Мне было так стыдно. Подумать только! Мой сын — в тюрьме!

Мы дошли до его машины. Он сел за руль. Он по-прежнему плакал.

— Мало того что ты не хочешь послужить своей стране на войне…

— Врач сказал, я не годен к военной службе.

— Сын мой, если бы не Первая мировая война, я никогда бы не встретился с твоей мамой, и ты бы вообще не родился.

— У тебя есть сигареты?

— А теперь ты попал в тюрьму. Твоя мать этого не переживет!

Мы проехали мимо каких-то дешевых баров в нижней части Бродвея.

— Давай зайдем и чего-нибудь выпьем.

— Что?! Ты еще смеешь заикаться о выпивке сразу после того, как тебя выпустили из тюрьмы, куда посадили за пьянство?!

— Собственно, в таких ситуациях как раз и надо чего-нибудь вы пить.

— Только не говори матери, что ты хотел снова напиться. Сразу после того, как тебя выпустили из тюрьмы.

— И еще я бы снял девочку.

— Что?!

— Я бы снял девочку.

Папа едва не проехал на красный свет. Почти всю дорогу до дома мы ехали молча.

Наконец папа сказал:

— Да, кстати. Надеюсь, ты понимаешь, что штраф, который я за тебя заплатил, прибавляется к твоему долгу за комнату, стол и стирку?

Я устроился на работу на склад-магазин «Автозапчасти» неподалеку от Флауэр-стрит. Моим непосредственным начальником был долговязый уродливый дядька при полном отсутствии задницы. Если он пялил свою жену вечером накануне, то обязательно сообщал мне об этом утром:

— Вчера вечером я снова пялил жену. Первым делом займись заказом «Уильямс Бразерс».

— У нас кончились трехдюймовые фланцы.

— Закажи у поставщика и запиши как задолженный заказ.

Я проштамповал упаковочный лист и квитанцию печатью «33».

— Вчера вечером я снова пялил жену.

Я заклеил коробку с заказом «Уильяме Бразерс» широким скотчем, приклеил к ней ярлычок, взвесил, прилепил почтовую марку на необходимую сумму.

— Ей понравилось, да.

У него были песочного цвета волосы, песочного цвета усы и совсем не было задницы.

— Она описалась, когда кончила.

Счет за комнату, стол, стирку и д.т. получился немалым. Пришлось отдать не одну зарплату, чтобы полностью расплатиться. А когда это случилось, я съехал из дома. Жить у родителей было мне не по карману.

Я нашел комнату рядом с работой. Переезд не отнял много времени. Все мои вещи уместились в один чемодан, причем не заполнили и половины…

У Мамы Стрейдер, моей квартирной хозяйки, были крашеные рыжие волосы, хорошая фигура, много золотых зубов и пожилой бойфренд. В первый же день, как я туда переехал, она позвала меня на кухню и сказала, что угостит меня виски, если я покормлю кур на заднем дворе. Я покормил кур, а потом мы сидели на кухне и пили виски с Мамой и Элом, ее бойфрендом. Я опоздал на работу на час.

На второй день, уже вечером, кто-то постучал в мою дверь. Какая-то толстая тетка хорошо за сорок. Она принесла мне бутылку вина.

— Я живу в комнате в конце коридора. Меня зовут Марта. Ты слушаешь музыку, и мне все слышно. Очень хорошая музыка. Я подумала, что надо тебя угостить.

Марта вошла. На ней был широкий зеленый халат, и после пары стаканов она принялась демонстрировать мне ноги.