— Кэсерил, что вы…

В этот момент раздался голос Нан ди Врит:

— Бетрис, где вы? Идите сюда, пожалуйста.

Он должен был уйти, уйти раз и навсегда, забрав с собой все свои сожаления. Кэсерил поцеловал ладони Бетрис и выскользнул за дверь.

Ночное путешествие по крышам Зангра — с жилого корпуса к башне Фонсы — было столь головокружительным и опасным, как и предполагал Кэсерил. Дождь лил не переставая. Луна просвечивала сквозь тучи, но её тусклый свет помогал мало. Крыша была холодной и скользила под босыми замёрзшими ногами. Самым трудным оказался шестифутовый прыжок на крышу круглой башни. К счастью, прыгать пришлось под удобным углом — иначе всё закончилось бы банальным самоубийством при падении на булыжники двора, где-то там, далеко внизу.

Мешок дёргался в руках, дыхание со свистом вырывалось изо рта. Кэсерила била дрожь после прыжка, он наклонился, упёршись ладонями в крышу, и представил себе, как кусочек черепицы случайно срывается вниз, привлекая внимание стражи к башне…

Затем он стал медленно продвигаться дальше, пока не добрался до разверзшейся в крыше дыры. Усевшись на краю, Кэсерил свесил ноги, но не почувствовал никакой опоры. Он решил дождаться момента, когда луна выйдет из-за туч. Есть ли там пол? Или осталось всего несколько балок? Вороны сонно переговаривались в темноте.

Ждать пришлось около десяти минут, в течение которых он стучал зубами от холода, пытаясь трясущимися руками разжечь вытащенную из кармана свечу. Несколько раз обжёгшись, он наконец запалил маленький огонёк.

Внизу оказались балки и сохранившийся местами пол. После пожара стены отчасти укрепили — наверное, чтобы камни не обрушились кому-нибудь на голову. Кэсерил задержал дыхание и спрыгнул на твёрдый островок прямо под ним. Закрепив свечку, он разжёг от неё ещё одну, затем вынул хлеб и остро отточенный нож Бетрис. Добыть ворона. Да… Там, в его спальне, это казалось так просто. Воронов даже не было видно в пляшущих тенях.

От шума крыльев над головой, когда ворон уселся на балку, у него едва не остановилось сердце. Вздрогнув, он протянул кусок хлеба. Птица выхватила хлеб и улетела. Кэсерил выругался, сделал несколько глубоких вдохов и сосредоточился. Хлеб. Нож. Свечи. Шевелящийся холщовый мешок. Человек на коленях. Со спокойствием в сердце? Вряд ли.

«Помоги мне. Помоги мне. Помоги мне».

Ворон — или его близнец — вернулся.

— Кэс! Кэс! — негромко прокаркал он, однако от стен отразилось на удивление сильное эхо.

— Да, — выдохнул Кэсерил. — Всё верно.

Он вытащил крысу из мешка, прижал лезвие к её горлу и прошептал:

— Беги к своему господину с моей молитвой.

Резко и быстро он выпустил из неё кровь; тёмная горячая жидкость побежала в ладонь. Кэсерил положил трупик у колена и протянул руку своему ворону, тот уселся на неё и принялся пить крысиную кровь. Маленький чёрный птичий язык испугал Кэсерила, он вздрогнул и чуть не упустил ворона. Прижав птицу к себе, Кэсерил наклонился и поцеловал её в голову.

— Прости меня. Моя нужда очень велика. Может, Бастард накормит тебя хлебом богов и ты будешь сидеть у него на плече. Лети к своему господину с моей молитвой. — Коротким движением он свернул ворону шею. Птица дёрнулась и затихла; он положил её у другого колена.

— Лорд Бастард, бог правосудия, когда правосудие терпит поражение, бог равновесия, бог всего, что приходит не в своё время, бог моей нужды. За ди Санда. За Исель. За всех, кто её любит, — за леди Бетрис, рейну Исту, старую провинкару. За шрамы на моей спине. За правду против лжи. Прими мою молитву. — Он не имел представления, были ли это правильные слова, да и существовали ли какие-нибудь правильные слова. Дыхание стало прерывистым, наверное, он кричал. Да, точно, он кричал. Потом он словно со стороны увидел себя склонившимся над принесёнными в жертву животными. В животе родилась ужасная, непереносимая боль, сжигавшая внутренности. Ох… Он не знал, что это так больно…

«Всё лучше, чем сдохнуть на галере с браджарскими стрелами в заднице».

Напоследок он вежливо добавил (как молился в детстве, отправляясь спать):

— Мы благодарим тебя, Бог несвоевременного, за твоё благословение.

«Помоги мне. Помоги мне. Помоги мне».

Ох…

Пламя свечей вспыхнуло и погасло. Темнота стала ещё чернее, и всё исчезло.

Кэсерил с трудом открыл глаза; веки были словно намазаны клеем. Он посмотрел вверх, не понимая, где находится. Увидел заключённое в чёрную рваную рамку серое небо. Облизнув пересохшие губы, он попытался сглотнуть. Он лежал на спине под крышей башни Фонсы. Воспоминания ночи обрушились на него.

«Я жив».

«Значит, я проиграл».

Правая рука нащупала неподвижную кучку остывших перьев. Он лежал, погруженный в воспоминания о пережитом ужасе. Страшная режущая боль в животе. Кэсерил дрожал, промёрзший насквозь, весь мокрый и холодный, как труп. Он дышал. Значит, и Дондо ди Джиронал тоже дышит. В утро… в утро своей свадьбы?!

Когда глаза немного привыкли к окружающему полумраку, он увидел, что не один — над ним, на балке неподвижно сидело около дюжины воронов. Они пристально смотрели на Кэсерила сверху вниз. Он дотронулся до лица, но не обнаружил кровавых ран — ни одна из птиц ещё не приступала к трапезе.

— Нет, — дрожащим шёпотом произнёс он, — я не ваш завтрак. Мне очень жаль.

При звуке его голоса один ворон встряхнул крыльями, но никто из птиц не сдвинулся с места. Даже когда Кэсерил сел, птицы не поднялись в воздух.

Было ещё темно, в голове мелькали обрывки странного сна. Он видел себя Дондо ди Джироналом, пирующим с приятелями и шлюхами в каком-то освещённом свечами и факелами зале. На толстых пальцах сверкали кольца. Он был сильно пьян и предвкушал, как лишит Исель невинности, сопровождая свои мысли непристойными жестами, когда… он вдруг закашлялся, в горле запершило, затем возникла нестерпимая боль. Горло распухло, стало невозможно дышать. Красные лица сотрапезников закружились перед его глазами, их смех и шутки сменились паникой при виде его делающегося пурпурным, раздувающегося тела. Крики, опрокинутые винные чаши, пугающий шёпот: «Яд! Яд!»

Ни слова, ни стона не вылетало из отёкшего горла, распухший язык не шевелился. Безмолвные конвульсии, бешеный стук сердца, разрывающая боль в груди и голове, темнота, сменяющаяся кровавыми вспышками перед меркнущим взором…

«Это был только сон. Если я жив, то и он тоже».

Кэсерил снова упал на пол, согнувшись от боли в животе, обессиленный и отчаявшийся. Стая воронов смотрела на него в напряжённой тишине. До него внезапно дошло, что нужно возвращаться, а он совершенно не продумал, как будет делать это. Он мог спуститься вниз до кирпичной кладки и, стоя на куче скопившегося за долгие годы птичьего помёта и прочих отходов, кричать, чтобы его выпустили наружу. Услышит ли его кто сквозь мощные каменные стены? Не примут ли его глухой голос за бормотание воронов или завывание привидений?

Тогда наверх? Тем же путём, что и пришёл?

Наконец он встал, ухватился за балку и подтянулся на руках, пытаясь забросить непослушное тело наверх. Даже теперь вороны не желали улетать. Кэсерил напряг ноющие мышцы и — вынужденный силой спихнуть пару птиц, чтобы было куда встать — поднялся на ноги. Вороны, недовольно встряхнув крыльями, молча подвинулись. Он подоткнул полы коричневой мантии за пояс. Крыша была совсем рядом. Вздохнув,