– Попробую.

– Сможешь. Ты уже однажды доказал это.

Машина тронулась. Оксана с детьми ехала в Чернигов к отцу. С ним вместе она должна была отправиться в Пензу. Я стоял и смотрел, как подпрыгивает в облаках пыли и уменьшается полуторка. Мне думалось, что скоро мы снова увидимся, и, возможно, в иной, более радостный день.

Через неделю по командировке управления я попал в Чернигов. На месте дома, в котором я надеялся повидать Оксану и детей, зияла огромная воронка с рваными, точно рана, обугленными краями.

Не стало дома. Не стало дорогих моему сердцу людей. Погибли Оксана, Наташа, Мишуха, погиб отец. … Теперь это – кусочек прошлого. Кажется иногда, что ничего и не было.

Память отражает его неточно, как в кривом зеркале. Оно отодвигается все дальше и уменьшается под тяжким грузом времени. Это закономерно. А то, что я недавно пытался разглядеть в дымке будущего, сейчас уже настоящее. Завтра и оно станет прошлым. И я теперь не такой, каким был. Душа моя отвердела. Я окреп духом, обрел веру, я вернул себе силы.

Сложилось все так, что война забросила в Энск и Безродного, и Трапезникова, и меня. И это не по воле случая.

На второй день войны я имел на руках предписание военкомата отбыть на фронт, на должность переводчика. Мне дали сутки на устройство личных дел. По пути забежал в Дом Красной Армии, где числился руководителем кружка по изучению иностранных языков, чтобы получить расчет, и заодно позвонил Андрею.

– Где ты пропадаешь? – закричал он в трубку. – Давай скорей ко мне.

Пропуск закажу. Срочное дело.

Я усмехнулся. Срочное дело! Уж какие тут дела, когда в кармане у меня предписание? Но так или иначе, надо зайти.

Андрей рассеянно кивнул на мое приветствие и продолжал свое дело. На столе пухлым ворохом возвышались разноцветные – тонкие и толстые – папки. Он быстро сортировал их и складывал в отдельные стопки на диване, на полу и подоконниках, на стульях. Сейф и шкаф были распахнуты настежь.

Я примостился на краешек дивана, спросил:

– Эвакуация?

– Ты что, рехнулся?

– На фронт?

– Помолчи…

Андрей энергично постучал кулаком сначала в одну стену, затем в другую.

На стук явились его заместитель и два оперуполномоченных.

– Забирайте! – распорядился Андрей, показывая на папки. – Сверьте с описью. Стол пуст. Подшивка с докладами у Кочергина.

Когда ребята унесли папки, Андрей подсел ко мне:

– Дай закурить.

Я сдержал улыбку: на столе лежала начатая пачка папирос. Да, друг мой был немного не в себе.

Заговорил он сразу, торопливо и странно-возвышенно. Начал доказывать мне, что все, чем мы жили до этого, чему мы учились и учили других, что делали изо дня в день, – все это было лишь подготовкой к тому, что предстоит нам сделать теперь.

Кое с чем в этой странной речи Андрея я не мог согласиться, готов был поспорить, но он не дал мне, – перешел к главному, ради чего позвал.

Формируется несколько групп для проведения патриотической и разведывательной работы в тылу фашистской армии. В одну из групп включен и Андрей.

– Хочешь вместе? – услышал я неожиданное предложение.

Сердце мое дрогнуло: хочу ли я?

– Я уже не чекист.

Андрей никак на это не реагировал.

– Хочешь?

Я вздохнул, вынул из кармана предписание и подал ему. Он бегло пробежал глазами бумажку, пожал плечами.

– На фронт посылают всех, – объяснил мне Андрей, – а в тыл врага только добровольцев. Вещи разные. Здесь капитан Решетов. У него большие полномочия.

Нужно только согласие.

– Если это не препятствие, – я помахал предписанием, – считай, что мое согласие ты имеешь.

К концу дня все было улажено. Меня включили в группу. Ночью Решетов и Кочергин принимали нас троих. Да, троих: меня, Андрея и Геннадия. Старшим группы назначался Безродный. Последнее, мягко сказать, немного удивило меня.

Как Андрей мог дать согласие на такой альянс? К чему это? Неужто нет более подходящего