меня.

– Ничего особенного, – ответил я. – Молчи!

Мы спустились в глубокую воронку, над которой нависал одним краем развороченный вагон с окнами, забранными в решетку. Земля в воронке была черная, рыхлая, свежая, еще теплая, не по-земному пахнущая.

Мы осторожно опустили Андрея.

– Зачем мы тут? – спросил он недоуменно и задвигался.

– Лежи! Ты ранен, – строго произнес Геннадий.

Над нашими головами волна за волной четким строем проплыли бомбовозы.

Теперь они обрушились не на город, а на отступавшую пехоту.

Геннадий выбрался из воронки и пошел на разведку: быть может, состав еще не ушел и мы сумеем отправить Андрея.

Я тоже поднялся наверх, и, осмотревшись, решил, что ни о каком составе думать нечего: по склонам горы, где только что откатывалась наша пехота, медленно ползли немецкие танки с высокими башнями. Железнодорожная магистраль была уже перерезана гитлеровцами.

Совсем рядом с нами лежали в неестественных позах изуродованные человеческие тела. Десятка полтора, если не два. Молодой парень в форме бойца конвойных войск был раздавлен стальной вагонной рамой. Рядом лежала сломанная пополам винтовка. Еще двоих конвоиров я обнаружил в сплющенном взрывной волной тамбуре.

'Арестантский вагон, – мелькнула у меня догадка. – Прямое попадание'.

Вокруг пестрели разноцветные бумажки, скрепленные булавками, тоненькие папки. Это были приговоры судов, определения трибуналов, кассационные жалобы, этапная переписка.

– Дима! – послышался слабый голос Андрея.

Я спустился к нему. Он сидел, держа в руках какой-то листок. Множество таких же листков было разбросано в воронке.

– Дай закурить… – попросил Андрей.

Я поколебался, но дал.

Андрей сделал глубокую затяжку, поморщился и прикрыл глаза.

– Плохо? – спросил я и вынул из его рук папиросу.

– Тошно… горит все, – ответил он. Равнодушие и усталость тлели в его глазах.

В воронку свалился возбужденный Геннадий.

– Гитлеровцы оседлали железную дорогу и шоссе, – прошептал он в отчаянии. – Никакого состава нет. Единственный паровоз разбит. Что делать?

– Ничего, – подал голос Андрей. – Чем хуже, тем лучше.

Геннадий недоуменно посмотрел на меня. Подбородок его подрагивал.

– Как это понимать?

Андрей судорожным усилием протянул мне листок бумаги, который держал в руке.

– Попробую стать им…

Я и Геннадий ничего не понимали, слова друга казались странными. Уж не помутился ли у него рассудок?

– Читай! Скорее! – поторопил Андрей.

И я прочел:

Под направлением красовались соответствующие подписи.

– Ну и что? – удивился Геннадий.

– Буду Кузьминым, – пояснил Андрей.

Вначале мы возмутились. Что за нелепая затея, понимает ли он, какая сложилась обстановка? Немцы вступают в город, надо искать прибежища и постараться залечить раны. Сейчас это главное. Но Андрей и слушать не хотел.

– Идите! Надо делать что-нибудь. Иначе провалим план.

Он был прав. И мы подчинились.

Дальше мы действовали по его указаниям. Нельзя было терять ни минуты.

Шум боя приближался. Видимо, железнодорожный поселок был уже в руках врага.