работают три человека.

Кандидатуры утвердили без возражений.

На этом заседание окончилось. Члены бюро разошлись, а меня и Андрея Демьян задержал. Он хотел знать подробности истории с Дункелем-Помазиным.

Андрей рассказал.

– Не выпускайте его из пределов видимости, – посоветовал Демьян. – Держите на прицеле.

Он считал, что Дункеля надо взять живым и воспользоваться его безусловно обширными сведениями о немецкой разведке.

– А если затащить Дункеля в ваше убежище? – высказал предположение Демьян.

– Что ж, это осуществимо, – согласился я. – Дункель, по-видимому, явится к доктору за пишущей машинкой, там мы его и захватим.

– А если не явится?

– Должен. Логика того требует.

– Это ваша логика требует, – заметил Демьян, – а он думает по-своему.

– Все равно отыщем, – твердо сказал Андрей. – Теперь его в лицо знают трое: Аристократ, Наперсток и Пейпер.

– Хорошо бы. – Демьян скупо, но как-то мечтательно улыбнулся. – Надо добыть его.

Я не мог опаздывать к бургомистру. Я явился точно в указанное на пригласительном билете время – в одиннадцать часов вечера.

До этого мне не приходилось бывать у Купейкина, но его адрес я знал. Он занимал второй этаж небольшого каменного, хорошо сохранившегося особнячка.

До войны в нем размещалась эпидемиологическая станция.

Жил Купейкин как у Христа за пазухой. Первый этаж особняка занимала городская полиция. Чтобы пробраться к бургомистру, надо было миновать вахтера, который поглядывал на каждого посетителя и проверял глазом – не схватить ли, не упрятать ли в кутузку.

Купейкина я увидел через окошко дежурного, он ожидал гостей и подал мне знак рукой: дескать, поднимайтесь наверх!

Дверь открыло единственное чадо бургомистра – его дочь Валентина Серафимовна. На ее длинном бледном лице я уловил выражение разочарования: она ждала, видимо, кого-то другого.

С деланной улыбкой Валентина Серафимовна приветствовала меня и пригласила в квартиру.

– Вы первый, – добавила она.

– Подчиненным положено приходить вовремя, – заметил я, раздеваясь.

Валентине Серафимовне минуло двадцать девять лет. Высокая, сухопарая, с осиной талией, она наряжалась всегда в короткие платья, чтобы демонстрировать свои ноги, которые являлись ее единственным украшением. В семье дочь Купейкина занимала независимое положение и считала себя самостоятельной женщиной. Она работала переводчицей в гестапо и должность эту купила страшной ценой – предала своего мужа, который по заданию войсковой разведки пробрался в Энск для сбора интересующих фронт сведений.

Валентина Серафимовна была вероломным, самовлюбленным и мстительным существом. Даже сотрудники управы, люди с подмоченной совестью, и те не могли ее терпеть и за глаза называли гремучей змеей.

Дочь хозяина провела меня в гостиную, извинилась и оставила одного. Я уселся на диван, утяжеленный высокой спинкой, зеркалом, полочками и шкафчиками. Уселся и оглядел комнату. Просторная, с высоким потолком, она была заставлена громоздкой разномастной мебелью. Сюда перебрались из чужих домов доживать свой век ломберные столы, дубовые горки, шифоньеры, кресла, качалки, стулья, подставки для цветов.

В четырех разных по цвету, стилю и габаритам шкафах, занимавших глухую стену, покорно дремали бог весть когда плененные книги в хороших переплетах.

Давно, видимо, к ним не прикасалась человеческая рука.

Я призадумался. Под Новый год принято вспоминать прошлое, заглядывать в будущее. Но я думал о настоящем. Сегодняшний день, как и многие другие, для одних начался радостью, для других слезами, для третьих смертью. В то время когда заседал подпольный горком, оккупанты провели в городе обыски. Делалось это в профилактических целях. Среди горожан уже ползли слухи, что больше сотни человек арестовано. Невзирая на пургу, начальник гарнизона приказал для устрашения населения в течение двух часов гонять по городу тяжелые танки. Они безжалостно перемалывали мягкий снег и обнажали черную мерзлую землю. Мои раздумья прервал звук шагов. Еще не старая, но бесцветная, убогая, страшно высохшая жена бургомистра ввела в гостиную субъекта огромного роста, с красной физиономией и очень неприятными манерами. Это был начальник городской полиции Пухов.

– Надеюсь, вы знакомы? – обратилась хозяйка к нам обоим. 'Ну еще бы!

Как же не знать такого человека, как Пухов?' Я встал, пошел ему навстречу и пожал здоровенную потную лапу.

– Вот и чудесно, – обрадовалась хозяйка и ушла.

Пухов выругался площадной бранью, прикрыл поплотнее дверь и сказал тонким, сиплым голосом:

– На кой дьявол устраивать эти сборища? Время ли сейчас? По городу рыскают подпольщики. Вот, смотрите, – извлек он из кармана несколько смятых листовок и подал мне.