Пока я ехал к Томми домой в тот вечер, я думал над тем, что мне сказала Дженет Маклэрен насчет искренности мальчика.

— Если он так боится последствий своего признания, — спросил я, — то почему он вообще решился на это?

— Может, чтобы привлечь к себе внимание, — ответила она. — Я не исключаю этот вариант. Но, видимо, тут дело в ревности. — Она заметила мое изумление. — Уверена, что Остин не хвалился Томми своими победами над другими детьми, — резонно объяснила она. — Томми думал, что для них обоих это было очень важно. Он думал, что Остин относится к нему по-особенному. Потом он увидел его по телевизору, где он участвовал в деле, связанном с несколькими детьми, и он сразу же догадался, что Остин стоял за всем этим. Он почувствовал себя обманутым. Вот что, видимо, подорвало его привязанность к Остину настолько, что он решился рассказать обо всем родителям.

Это не поддавалось обычной логике. Мне случалось привлекать в свидетели обвинения ревнивого любовника. Но мне хотелось, чтобы у Томми была более веская причина для показаний.

На этот раз его родители были дома. Миссис Олгрен открыла дверь, одетая как деловая женщина в телесериалах, в костюме, украшениях и чулках даже после работы. Когда она провела меня в гостиную, я ожидал увидеть ее мужа при полном параде, но он был в футболке и спортивных штанах.

— Извините, — сказал он, имея в виду потную ладонь, когда пожимал мне руку. — Я занимался на велотренажере.

Гостиная была просторной, с высоким потолком. Арка соединяла ее со столовой, из-за чего комната казалась еще больше. Ковер был белым, чистым. Камин обложен светлым кирпичом. Над ним на полках за стеклом стояли различные безделушки и большая семейная фотография в серебряной оправе.

— Мне надо поговорить с вами, — сказал я.

Мистер и миссис Олгрен выглядели смущенными и не сразу расслабились. Он немного склонил голову, глядя мне в глаза и кивая в такт моим словам. Редеющие волосы придавали ему солидность. Он был очень подтянут, но не мускулист, ему явно не хватало времени на физические упражнения. Мистер Олгрен был в расцвете лет, по-моему, не старше тридцати пяти, но выглядел как человек, который преуспел в бизнесе.

Миссис Олгрен тоже могла бы с пользой проводить время, крутя педали. Она выглядела старше мужа. Ей недоставало его энергии. У нее был вид женщины, которая все время пытается вникнуть в разговор, но отвлекается на происходящее в соседней комнате.

— Вы знаете, что я не планировал так быстро выступать в суде по делу Томми. Я был вынужден изменить свои планы, так как потерял свидетеля в первом деле. Думаю, обвиняемый дал взятку родителям мальчика.

— Взятку? — переспросил мистер Олгрен.

Я кивнул. Олгрены с сочувствием покачали головами, потрясенные тем, что родители за деньги могли отказаться от защиты интересов своего ребенка.

— Понимаете, что должно произойти дальше? — сказал я.

— Он придет к нам.

— Я не хочу, чтобы этот человек приближался к нашему дому, — сказала миссис Олгрен. Она придвинулась к мужу.

— Это будет не он, дорогая. — Он посмотрел на меня, и я покачал головой. — Какой-нибудь подонок, которого он наймет, чтобы уговорить нас. Возможно, юрист.

Они не подумали, что меня могут задеть эти слова, которые, как я полагаю, были комплиментом в мой адрес. Были адвокаты-подонки и юристы типа меня.

— Вы не должны беспокоиться на наш счет, мистер Блэквелл, — сказал Олгрен, — я так быстро укажу этому сукину сыну на дверь, что он решит, будто его сшиб поезд. Могу выкинуть его. Если…

Он все схватывал на лету.

— Теперь вы понимаете, — сказал я.

— Понимаем что? — переспросила его жена. Она смотрела мимо меня.

— Вы хотите, чтобы мы подыграли, когда он с нами свяжется? — сказал мистер Олгрен.

— Точно.

Он кивнул. Я кивнул. Если бы в комнате оказался Джо Фрайди, он бы тоже кивнул.

— И тогда нам удастся обвинить мистера Пейли еще в одном противозаконном действии, — сказал Олгрен.

— А если он узнает, что вы нас предупредили? — спросила миссис Олгрен.

— Это не имеет значения. Он попробует добраться до вас. Он так боится суда, что находится в отчаянном положении.

— Он может сделать что-нибудь с Томми?

— Это меня и беспокоит, — сказал я. — Я не думаю, что Пейли способен на насилие, но нам следует отсечь такую возможность. Я вижусь с Томми каждый день после школы, подготавливая его к даче показаний. В те дни, когда мы не встречаемся, я приставлю к нему полицейского. Остается школа и дом.

— А мы позаботимся о нем здесь, — сказал мистер Олгрен.

— Прекрасно, — ответил я.

Мы не говорили о том, что Олгрены могут согласиться на взятку — не на наличные, но на обещания продвижения по службе, на связи и, наиболее вероятно, на обещание избавить их и Томми от огласки. Я не думал, что они купятся даже на это, но у меня был способ избежать такого поворота событий.

— Пусть это останется между нами, — предупредил их я. — Я пойду поговорю с Томми немного, чтобы он не догадался, зачем я приехал.

Они кивнули, готовые хранить секрет.

— О чем вы говорили с мамой и папой? — спросил Томми, когда я обнаружил его в комнате, которую Олгрены называли кабинетом, где стоял современный стол из дерева и металла, компьютер на отдельном столике и массивный книжный шкаф, забитый справочной литературой. Томми сидел за компьютером. Он нажал на кнопку, и слова на экране исчезли.

— Мы говорили о твоей безопасности. Они беспокоятся о тебе. — Он, похоже, был рад это слышать. Я продолжил. — Послушай, Том, я пришел поговорить с тобой, потому что у меня появилась идея.

Это было моей хитростью. Я подумал, что являюсь первым человеком, который назвал его полным именем. Я хотел, чтобы он оценил, что я говорю с ним на равных. Томми уже лечили несколько недель, и он понимал, в чем смысл этого лечения, понимал, что взрослые решили, будто он пострадал от происшедшего. Томми предстояло нести на себе этот отпечаток до конца жизни. Когда ему будет шестьдесят, он все еще будет в душе ущербным мальчиком. К тому же он мог поверить в то, что все были так же слабы, как и он, что взрослые — всего лишь напуганные дети. Он не должен больше никого бояться. Я мог объяснить ему как.