— Знаешь, ты не играешь в политику, не оказываешь услуг, и так работает вся служба, — торопливо сказала она, — но я никогда не общалась с тобой близко, чтобы проверить это. Я предполагала, что тебе приходится оказывать мелкие услуги, которые помогают политику удержаться на своем месте. Мы все так полагали. Но теперь я стала тебе ближе. И я знаю, что это не было показухой. Я совсем не интересуюсь политикой, стараюсь избегать этого, но всех знакомых убеждаю, чтобы он голосовали за тебя. Уверена, все, кто действительно знает тебя, делают то же самое. Может, если…

— Бекки, — сказал я, чувствуя одновременно благодарность и неловкость, — спасибо тебе. Но я внесу коррективы. Не создавай себе кумира. Это принесет только вред.

— Я не говорила, что ты мой кумир, — резко возразила она.

— Хорошо. Потому что кумиров не существует.

Стимулом к моей речи послужило то, что в дверях показался знакомый силуэт человека, которого я никак не ожидал сегодня увидеть. Но это был он.

— Элиот! — радостно воскликнул я.

Несмотря на предостережения Бекки, я был счастлив видеть его. Он тепло пожал мне руку.

— Как хорошо, что ты пришел. Привет, Мэйми.

Жена Элиота, женщина лет сорока, стояла рядом в шляпе, которую надевала на каждую политическую акцию. Я бы узнал эту шляпу, если бы увидел ее без хозяйки. Мэйми улыбнулась мне. Она была так похожа на мою бабушку, что я почувствовал себя восьмилетним мальчиком.

У входа стояла толпа, человек пятьдесят-шестьдесят, достаточно, чтобы предотвратить полный провал.

Здесь было несколько других кандидатов, которые искали знакомых, чтобы с ними поздороваться. В этой толпе Элиот привлекал к себе больше внимания, чем я. Мне бы пришлось ждать своей очереди, если бы он не выпихнул меня вперед. Я не собирался использовать эту акцию, чтобы задать ему несколько интересующих меня вопросов, просто хотел сказать, что рад его приходу. Появление Элиота Куинна на моем митинге имело большое значение. Не решающее, к сожалению, но это делало его появление еще более трогательным.

Он оборвал мои изъявления благодарности.

— Насколько все плохо? — спросил он.

— Хуже, чем я ожидал, — шутливо ответил я. Меня смущало то, что я возвышаюсь над своим бывшим боссом, как будто стремлюсь привлечь к себе внимание.

Я наклонился к нему.

— Они ведут себя осторожно или уже пригрозили, что могут навредить тебе, если ты обвинишь Остина? — спросил Элиот.

Он как будто тоже шутил, и каждый, увидев нас из другого конца зала, подумал бы, что так оно и есть, но его глаза были серьезны.

— Они действуют напролом, — ответил я.

Эти люди были старыми друзьями Элиота. Он их знал, даже если не поддерживал отношений.

Я спросил:

— Почему они не удосужились прощупать меня? Лучший способ заставить меня выдвинуть обвинение против Остина Пейли — это сказать, что у меня ничего не получится.

Элиот тоскливо улыбнулся. Он, должно быть, вспоминал те годы, когда разделял бремя власти с этими старыми кретинами, ему не раз приходилось иметь с ними дело, помогать им или просить у них помощи.

— Эти люди не обучены дипломатическому обращению, — сказал он. — Они привыкли к тому, чтобы их приказы неукоснительно выполнялись.

— Чего они боятся, Элиот? Можно подумать, что Остину кое-что известно о каждом из них. Неужели ими движет страх, а не желание поддержать старого друга?

— Ничем не могу помочь, Марк. Если узнаю, в чем дело, обязательно расскажу.

Мы стояли молча. Мне хотелось верить в слова Элиота. Но за свою жизнь он научился насквозь видеть людей. Он знал, что я не верил ему, не до конца верил.

Я произнес речь, аудитория вежливо поаплодировала и тут же направилась к дверям. Бекки ждала меня, когда я пожал руку последнему знакомому. Мы ехали обратно ко Дворцу правосудия в молчании, которое, казалось, овладело нами из-за темноты. Был девятый час, улицы в деловом районе опустели. Прохожим здесь нечего было делать.

— Марк?

— Все хорошо.

Неудача расстроила меня, но мне не хотелось обсуждать причины моего провала.

Я подрулил к машине Бекки, простился с ней и уехал, как бы по делам, но вместо этого нашел стоянку в другом конце. Дворец правосудия казался в темноте неуклюжим и уродливым. Почти квадратным. Мягкий свет, который придавал старому зданию суда флер романтичности, не смягчал угловатости новой постройки. Я не стал предаваться красотам архитектуры, а просто вошел внутрь. В коридоре было темно. Кое-кто из честолюбивых подчиненных мог задержаться допоздна, но не настолько. Лифт заворчал, протестуя, так как рабочий день уже закончился.

Прокуратура опустела, что меня порадовало. Света было достаточно, чтобы добраться до офиса, поэтому я не стал включать дополнительное освещение. Закрыв дверь, я с облегчением вздохнул, словно вернулся домой после утомительного дня.

Никаких лишних мыслей. Здесь не место размышлять о своей жизни. Вот почему я пришел. Деловые бумаги уже были разложены на столе. Не надо было что-то искать. Я сел, накрыл их ладонями, и моя личная жизнь ушла в сторону. Мне захотелось покопаться в деталях предстоящего дела. Я проверил обвинительный акт в сотый раз, убедившись, что вред, причиненный Остином Томми, был четко и профессионально доказан. Я мысленно стал описывать происшедшее, вдаваясь в нюансы, надеясь, что картина покажется присяжным такой же живой и ясной.

Мои мысли возвратились к Томми. Он пугал меня. Я не знал, что подумают о нем присяжные: мальчик, слишком зрелый для своего возраста, спокойно дающий показания с ухмылкой на губах. Миниатюрный Остин Пейли.

Пришел на ум Дэвид. Забытый отцом Томми кинулся за любовью к другому человеку. Дэвид же отказался от моей любви, решившись на брак без взаимной склонности. Мне не хотелось чувствовать себя ответственным за него — он был взрослым мужчиной, — но тем не менее на душе было неспокойно. Я всегда буду тревожиться за него, не важно, сколько лет ему будет.

Ночь завладела городом, холодная и темная, пробралась она и в мой кабинет. Потому что я не зажигал свет. Мне хотелось темноты, тишины. Я хотел забыться, но знал, что сон не придет.

Я больше не мог думать о деле. В одиночестве и темноте я пронзительно ясно осознал, что привел свою жизнь к краху. Мне не удастся наладить отношения с Линдой. Она строила новую жизнь, свободную от наших разногласий. Меня занимал вопрос, достигнет ли она того счастья, которое было у нас с ней.

Я сам способствовал развалу своей семьи. Мы с Дэвидом еще как-то могли поддерживать натянутые отношения, но все остальное было невозможно. Луиза правильно спланировала свою жизнь. Дина прекратила отчаянные попытки удержать меня. В последние встречи по выходным она в основном говорила о школе, подразумевая мальчиков. Теперь, вооруженная опытом свиданий с двумя парнями. Дина энергично заглядывала в будущее, отметая прошлое, где остался я. Я уже не занимал ее мысли.

Даже старые друзья вроде Элиота отдалились. Я никому больше не верил.

Ничего не осталось. Ни одна человеческая душа обо мне не тревожилась. Мне не к кому было кинуться со своей бедой или радостью. Я не знал, куда пойти в праздник, с кем посидеть погоревать.

Я вышел на крошечный балкон пятого этажа и был очарован колдовским светом луны. Казалось, до нее можно достать рукой. Она плыла над горизонтом отяжелевшая, огромная, с расплывчатыми контурами. Словно объятая пламенем, она походила на птицу-феникс. Она была ущербной и потому неровной и чем-то напоминала слегка откинутую назад человеческую голову. На несколько минут я отвлекся, а потом увидел уже совсем другую луну, суровую и мертвенно-белую. На память пришли ночи далекой юности, когда невозможно было усидеть дома, а мысли устремлялись к прекрасным женщинам и мир был полон романтики. Я тогда воображал себя героем любовного романа, и мечты мои не знали границ. Казалось, я могу оседлать