умереть… хотя бы потому, чтобы ты могла уехать со мной. Обещаешь мне, Мэри?

— Тише! — прошептала она, и он понял, что зашел слишком далеко.

Питер встал, поставил ее на ноги, и они стали прогуливаться в лунном свете по крыше. Внезапно она остановилась и сжала его руку:

— А если дядя Фелипе видел, как мы разговариваем?

— И что?

— Страшно даже подумать!

— Тогда давай не думать.

Как раз в этот момент на крышу вышел дон Фелипе, беспечно насвистывая как бы в насмешку над только что разыгравшейся здесь трагедией. Подошел к ним и заговорил о каких-то пустяках.

— Полагаю, за эти десять минут вы много чего узнали друг о друге?

Если бы даже Фелипе Монтерей был самым набитым из дураков, то и тогда не мог бы ничего не заметить. Он резко повернулся в сторону Питера Куинса, и тот от души порадовался, что луна только что зашла за облако.

Оставив испанский, Тигр перешел на английский, на каком говорят тысячи людей между Скалистыми горами и Сьерра-Невадой.

— Значит, так, Эвери, — начал он, — у нас с тобой последний деловой разговор. Понял? — Мартин Эвери долго не мог унять дрожавшие губы, прежде чем выдавить из себя, что он к допросу готов. И все это время он как зачарованный не сводил глаз со своего мучителя. Бандит поставил его перед чем-то вроде высокой скамьи, служившей в хижине столом, и, вытянув под ней свои громадные ноги, плеснул в кружку из стоявшей на столе бутылки изрядную порцию виски и протянул пленнику. — Глотни для храбрости, Эвери, — приказал он. — Может, скоро понадобится, не берусь предсказывать. На всякий случай собери все силы.

Мартин Эвери затряс головой.

— Не пью эту дрянь, — заявил он.

— Никак трезвенник? — ухмыльнулся разбойник.

— Да.

— Ладно, — кивнул Тигр, — все равно от таких, как ты, мне никакой пользы. Плевать! Что мне от тебя нужно, так это сведения. Не стану вытягивать из тебя разные мелочи, в которых так любят копаться некоторые. Мне нужно самое главное.

— Что, например? — спросил Мартин Эвери.

— Например, что ты видел в подземелье Каса-Монтерей.

Мартин Эвери съежился, потом затряс головой:

— Ничего не видел… понятия не имею, о чем речь, мистер… Тигр.

— Тебя засекли, когда ты входил внутрь. И мне хорошо известно, где ты входил. Тебе только остается ответить, что ты там видел.

— Ничего, — вымолвил бедняга, дрожа всем телом. — Ничего не видел.

— Ты что, держишь меня за дурака? — захлебываясь от ярости и по-волчьи ощетинившись, прогремел Тигр.

— Я вас никак не обзывал, — еле слышно произнес умирающий от страха Мартин Эвери. — Я хочу сказать… я дал обещание, что не буду рассказывать о том, что видел.

— Обещание, а? Ладно, парень, я научу тебя забывать обещания. Понял? Заставлю тебя забыть о нем.

— Надеюсь, что нет, — безудержно дрожа, возразил Эвери. — Если забуду, потеряю честь.

— Честь! — взревел бандит. — Я тебе сейчас растолкую, что такое честь. Мне надоели твоя болтовня и нахальство, Эвери. Хватит!

И он так шарахнул кулаком по столу, что тот покосился на одну сторону. Бутылка с виски скользнула со стола, покатилась по полу и, ударившись о камень, разлетелась вдребезги. Тигр потянулся было за ней, но, увидев, что бесполезно, схватился за револьвер, будто это средство на все трудные случаи способно разрешить проблему и на этот раз.

— Последняя, — наконец произнес он. — Теперь ни капли во всем долбанном лагере. Ни капли сивухи на пятьдесят миль кругом. Ничего, кроме этой отравы — мескаля. — С этими словами он снова набросился на Мартина Эвери. — И все ты! — заревел он.

— Ужасно сожалею! — промямлил тот. — Честное слово…

— Врешь! — заорал бандит. — Радуешься, что пропала выпивка… веселишься! А теперь, тощая крыса, слушай меня. Я выбью из тебя правду или сотру в порошок. Выкладывай, что видел под Каса-Монтерей, и быстро!

Грозный поток слов заставил Эвери попятиться назад, пока он не уперся плечами в стену. Когда отступать уже казалось некуда, затравленно оглянулся на дверь. Но куда он мог отсюда убежать? Даже если револьвер в опытной руке бандита не начинит его свинцом, прежде чем он выберется из лагеря, дюжина головорезов изрешетит его по первому слову главаря. Они лишь обрадуются возможности попрактиковаться в стрельбе по движущейся цели.

— Слышишь? — заорал Тигр.

— Слышу, — простонал Эвери.

— Будешь говорить?

— Я дал честное слово.

— К чертям твое честное слово. Будешь говорить?

— Я не смею.

— Сейчас научу!

Он рявкнул по-испански, и в хижину ворвались два дюжих молодчика.

— Револьверы! — заорал бандит.

Непринужденно выхватив оружие, молодчики направили его на Мартина Эвери.

— А теперь, болван, — крикнул вожак, — развязывай язык или отправлю кормить канюков!

Мартин упал на колени и, закрыв ладонями лицо, стал ждать рокового конца.

— Господи, помоги мне… прости мои грехи, Господи! — молил он.

— Будешь говорить?

— Дайте время.

— Ни минуты! Или заговоришь, или получишь в дурацкую башку две пули.

— Боже милосердный!

— Здесь милосердия не дождешься. Ничего, кроме фактов.

— Прими и прости меня, Боже! — бессильно рухнув к стене, рыдал несчастный Эвери.

Щерясь в сторону хозяина, бандиты вскинули револьверы, ожидая команды. Но Тигр напряженно стоял у стола во весь свой огромный рост, пораженный стойкостью жертвы. Ярость уступала место изумлению. Взмахом руки приказал своим людям убрать оружие.

— Кто он такой? — спросил один.

— Умный дурак и храбрый трус, — скороговоркой произнес по-испански вожак. — Поднимите его!

Они рывком поставили Мартина на ноги. Тот мешком повис у них на руках. На уже отмеченном печатью смерти лице — ни кровинки.

— Даю тебе последний шанс, Эвери! Берешь? Последний шанс уйти по-хорошему — ничего с тобой не сделаю, переправлю живым и невредимым на тот берег. Что скажешь? Будешь говорить?

Несчастный со стоном закрыл глаза:

— Я дал слово. Кончайте сразу… зачем мучить?

— Тогда пускай умрет! — взревел бандит, и оба револьвера опять послушно вскинулись, зависли в» воздухе и… вслед за резкой командой вожака снова покорно вернулись на места.

— Оставьте его мне! — прорычал Тигр. — Пошли отсюда. Сам займусь.

Бросая зверские взгляды на того, кто чуть не стал их жертвой, они, не скрывая сожаления, подчинились.