мое. — Просто диву даешься, насколько возмущение способно укрепить твердость характера и силу духа.

— Возможно, я догадываюсь, о чем речь, — уступил наконец мистер Мид. — Но мне хотелось бы услышать это непосредственно от тебя.

— Хорошо, — кивнул я. — По-моему, вы считаете, что ваша дочь слегка потеряла голову из-за меня. О, немного, самую малость, но вы боитесь, как бы она не наделала глупостей и не совершила какой-нибудь необдуманный поступок.

— Да, именно это меня и беспокоит, — признал он. — И я понимаю, зачем ты разразился этой речью — там, в доме. Ты говорил с Бобби, но слова предназначались для моих ушей. Ты на меня хотел произвести впечатление, когда говорил о себе так, как если бы она чрезмерно и безосновательно поверила в тебя, а ты хотел снять с ее глаз пелену, которую сам же на них наложил.

— Старался произвести на вас впечатление? — взвился я, вне себя от ярости. — Мистер Мид, в этой жизни вы набрали много очков, но тут явно дали маху. Насчет Бобби спорить не стану — мне очень важно все, что она обо мне думает. А вот ваше мнение о ком бы то ни было, включая и меня самого, — глубоко безразлично. И плевать я хотел на ваши деньги — будь их хоть миллиарды!

Роберт Мид вновь пронзил меня взглядом и кивнул, но не в знак согласия, а словно бы в ответ на какую-то собственную мысль, и вдобавок не слишком лестную для меня.

— Я пришел не ругаться с тобой, а в расчете на откровенный разговор, но ты не умеешь говорить откровенно, — отчеканил он.

— Это вы не желаете слушать! — возразил я. — А насчет откровенности… что ж… Почему бы и вам не выложить начистоту, кем вы меня считаете? Охотником за приданым? Похитителем младенцев? Разбойником с большой дороги? Ну, какая из этих замечательных характеристик ближе вашему сердцу?

Надо признать, мистеру Миду прекрасно удавалось держать себя в руках, и все это время он не сводил с меня холодных, непреклонных глаз. Я был чист перед ним и все-таки с трудом выдерживал это испытание.

— Да, я богат, но мизинец Бобби мне дороже всего, чем я владею. А девочка потеряла из-за тебя голову, и ты достаточно умен, чтобы это увидеть. Через нее ты можешь поразить меня в самое сердце!

— Да провалитесь вы со своим богатством! — взвился я.

Собеседник мой не ответил ни слова, и я тут же уразумел, что моя вспышка просто глупа и груба, отчего весь боевой задор куда-то пропал.

Мистер Мид еще раз попробовал навести мосты:

— Мне хотелось бы верить, что ты не лукавишь, и есть всего один способ это доказать.

Я пожал плечами.

— Если ты когда-нибудь захочешь снова у видеть Бобби, пусть это будет как сегодня — в моем присутствии.

— И сквозь строй обрезов? — съехидничал я.

Он опять выдержал паузу, а я в очередной раз почувствовал себя полным кретином. Ведь ясно же, что старик просил, искренне, от души, не замышляя ничего дурного.

И я сделал новую попытку объяснить, в каком отчаянном положении нахожусь:

— Поймите, мистер Мид, я вовсе не пытаюсь выжать из вас слезу. Но скорее всего, полиция загонит меня в угол гораздо раньше, чем я снова повидаюсь с Бобби. А поймав, меня как пить дать повесят. Они-то ведь расценивают побег из кэтхиллской тюрьмы как доказательство виновности.

— Мне от этого не легче, — буркнул он. — Ты не знаешь Бобби, парень. Она очень импульсивна, но коли что-то ее всерьез зацепило… в жизни не забудет. А ты зацепил ее, к несчастью.

От этих его слов меня объял благоговейный трепет, и я не мог выдавить из себя ни слова.

— Может статься, мы с тобой теперь долго не увидимся, — продолжал мистер Мид. — И, если честно, глаза б мои на тебя не глядели, потому как я нутром чую в тебе обманщика и не доверяю ни на грош. И не из-за твоей бедности. У меня хватит денег, чтобы вложить их в любые начинания и отыграться в случае потери. Ты говорил, что хочешь разводить скот. Я тоже думаю, что это самое лучшее дело на свете. Беда в том, что от тебя так и разит фальшью, а я на дух не выношу проходимцев. Тем не менее имей в виду: ради Бобби я помогу тебе, так что в случае крайней нужды дай знать.

— Да я лучше глотку себе перережу, чем попрошу вас о чем бы то ни было! — в сердцах выпалил я.

Тут и у него лопнуло терпение.

— Ты говоришь как безмозглый юнец! — крикнул Мид. — Да я вовсе не о тебе забочусь, я просто не желаю, чтобы моя дочь до конца своих дней убивалась о бедном, брошенном всеми и преследуемом законом ковбое. Я думаю о Бобби. И надеюсь, ты тоже хоть чуть-чуть подумаешь о ней.

Я пробормотал, что изо всех сил постараюсь поступать правильно и по совести, но его милосердие задушит меня.

— Мы не можем прийти к согласию, — сказал мистер Мид. — Как отец Бобби, я надеюсь, что ты свернешь себе шею, и мили не отъехав от нашего дома, но чисто по-человечески я хотел бы узнать тебя получше. Если ты не прохвост, то можешь оказаться и впрямь необычным малым. Прощай.

Старик повернулся, собираясь уходить, но я остановил его.

— Я мог бы наговорить такого, что у вас волосы встанут дыбом, но не стану, — заметил я. — Так или этак, хотя бы в одном мы можем сойтись. Я никогда не стану подбираться к Бобби окольными путями и в первую очередь приду к вам.

Мистер Мид крепко пожал мне руку, но, уходя от их дома в ночную тьму, я знал, что так и не смог завоевать его доверие.

Да и было ли это возможно, если я сам не вполне доверял себе в этом вопросе?

У кромки деревьев я не заметил ни малейших признаков Лэнки, но, добравшись до места, где мы оставили лошадей, нашел своего друга в добром здравии. Долговязый поджидал меня, удобно вытянувшись на земле.

— Привет! — крикнул он по обыкновению громче, чем следовало. — Вернулся наконец?

— Да, Лэнки, вернулся. Ты слышал, как там, в гостиной, я просил Мида убрать охрану? Я нарочно подошел к самой двери, надеясь, что ты сообразишь: пора уходить.

Он зевнул так же громко, как и окликнул меня.

— Все в ажуре, сынок. А теперь, если ты не против, расседлай лошадок, и мы прямо тут вздремнем.

— Ты хочешь спать здесь? — воскликнул я, оцепенев от изумления. — Послушай, приятель, новости мигом долетят до Кэтхилла, и шериф со своей командой мигом слетятся сюда по наши души. А мы так здорово наследили, что накрыть нас легче легкого.

— Ну-у, не знаю, — протянул Лэнки. — Тут повсюду так много всяких следов, что, по-моему, не так-то просто найти нужные.

Он снова протяжно зевнул.

Я опустился рядом на колени и положил руку ему на плечо.

— Что с тобой, Лэнки? — спросил я. — Ты, часом, не выпил?

— Да нет, просто устал, — проворчал долговязый. — Если тебе моя идея не по душе, отправляйся снова в холмы, а завтра я к тебе присоединюсь.

Я все никак не мог опомниться от удивления. Торчать тут казалось чистой воды безумием, но к тому времени я успел уверовать, что Лэнки едва ли способен принять неверное решение. На моих глазах этот парень провернул такое множество невероятных вещей, что я готов был слепо идти за ним куда угодно, а потому не стал больше спорить и лишь покачал головой, решив просто не думать на эту тему. Возможно, Лэнки забавляла перспектива оставаться тут, на виду, пока охотники обшаривают самые отдаленные уголки по всей округе!

Как бы то ни было, я расседлал лошадей, отыскал для них хорошее пастбище под деревьями и в свою очередь улегся на боковую.

Он храпел как тромбон, и эти звуки вкупе с возбуждением от всего недавно пережитого долго не давали мне обрести покой. В конце концов я подумал, что вообще не сомкну глаз, но, не успела эта мысль