готовых к работе карандашей.

Он хотел знать обо мне все: и что я чувствую, впервые убив человека, и сколько часов я тратил каждый день, тренируясь в стрельбе из револьвера, и были ли до меня убийцы среди членов моей семьи и тому подобный вздор. Я ответил, что не хочу ничего о себе рассказывать, что я не бандит, что в моей семье головорезов отродясь не бывало и все, о чем я мечтаю в этой жизни, — трудиться не покладая рук, разводить скот и обзавестись собственным тавром.

Газетчик терпеливо выслушал меня, а затем сказал, что получил массу удовольствия от моего рассказа, но было бы лучше, если бы я выложил всю правду, поскольку случай мой безнадежен — все против меня. А коли я расскажу ему всю историю целиком, в красках и мельчайших подробностях, он изложит ее таким образом, что статью перепечатают газеты и западных, и восточных штатов, городок, дабы присутствовать на судебном разбирательстве, наводнят самые знаменитые репортеры, а я стану фигурой национального масштаба. В противном же случае меня просто повесят и никто об этом не узнает.

Я полюбопытствовал, почему он считает мое дело безнадежным. Журналист на пальцах объяснил мне всю безвыходность ситуации. Итак, я специально прибыл в Кэтхилл, чтобы участвовать в разборке со стрельбой, — так ведь? Здесь я целенаправленно и терпеливо дожидался своего противника. Когда Экер явился, я сразу подошел к нему. Кроме того, есть свидетель, видевший, что я выстрелил в Джоша Экера прежде, чем он успел достать револьвер!

Все это, вместе взятое, не оставляло ни тени надежды!

Да уж, голова у меня просто кругом пошла, когда я услышал подобное толкование своих поступков! Я тут же вспомнил гнусную и отталкивающую, как у вурдалака, физиономию Реджинальда Ченнинга Картера. Вся цепь выдвинутых против меня обвинений рухнула бы, будь из нее изъято это одно-единственное звено! Но такому талантливому лжецу и искушенному оратору ничто не доставит большего удовольствия, чем выступление на суде в роли основного свидетеля. Ни один адвокат не сумеет нарушить плавного течения его разглагольствований.

Да, видимо, добиться, чтобы меня вздернули повыше, Картеру будет не сложнее, чем запустить в небеса воздушного змея!

Я лаконично бросил представителю «Вечернего вестника», что мне нечего сказать, но есть о чем поразмыслить. Он медленно поднялся со стула:

— Значит, вы хотите разговаривать только с парнями из солидных газет больших городов? Я правильно понял? Дело ваше, но хочу предупредить вас, Грэй: в этом городе, повесить человека или освободить, решает общественное мнение!

Я понял, что он имеет в виду, и, вконец потеряв терпение, велел убираться ко всем чертям.

Газетчик неторопливо удалился, кидая злобные взгляды через плечо.

Тем же утром, но чуть позже меня пришла повидать Бобби Мид и привела с собой отца — широкоплечего гиганта с ясными голубыми глазами, явно способными не моргнув встретить любую беду. Мид пожал мне руку сквозь решетку камеры, заметив, что дочь рассказала ему обо мне и он верит, что я стрелял только ради самозащиты.

Но в городе чересчур много кривотолков, добавил он и поинтересовался, есть ли у меня хороший адвокат и смогу ли я оплатить его услуги.

Да, слушая этого доброго, участливого человека, я почувствовал себя намного лучше и спокойнее. Только что все жители Кэтхилла — все, без исключения! — представлялись мне сворой подлых койотов. Но теперь я подумал, что, пожалуй, смогу довериться общественному мнению.

Бобби обронила всего несколько слов, лишь сочувственно улыбалась и поглядывала то на отца, то на меня. Я рассказал мистеру Миду, что она сделала для меня, и говорил все прямо, без утайки, так, как оно и происходило на самом деле, — не было нужды что-либо преувеличивать, поскольку я просто не представлял ничего прекраснее и благороднее, чем действительно совершенное ею.

Когда я окончил свой рассказ, Мид усмехнулся:

— Это не новость. Бобби вечно сломя голову бросается в самое пекло и постоянно впутывается в какие-нибудь истории.

Они ушли, оставив меня возносить горячую благодарность Богу за то, что в этом ужасном мире еще есть такие славные люди.

Затем я долго ожидал какой-нибудь весточки от Порсонов.

Но не дождался ничего. Ни единого слова!

Никаких известий не пришло от них ни утром, ни днем. Я решил, что Порсоны заняты поисками адвоката и не появятся, пока не уладят все мои дела.

Однако вечером я получил письмо. Разорвав конверт, я прочел то, что было внутри, — один раз, затем второй, а потом и третий.

Вот что было в записке:

«Дорогой Нельс! Дай знать, когда мы сможем что-нибудь для тебя сделать. Мне хотелось бы повидаться с тобой, но люди в Кэтхилле слишком возбуждены и приезжать туда было бы крайне небезопасно.

Тем не менее мы постоянно думаем о тебе, и, если в наших силах чем-то помочь, напиши.

Очень скверно, что ты решил прикончить Джоша Экера.

Пока,

Дэн Порсон».

Я прочел записку в четвертый раз… в пятый. Последняя строка добила меня окончательно. «Очень скверно, что ты решил прикончить Джоша Экера!»

Да, теперь, увидев, как все обернулось, я вспомнил то, о чем не раз слышал в прошлом: богачи сначала берут простого парня под покровительство, а использовав его, спокойно вышвыривают вон! Не знаю, почему это так. Возможно, из-за того, что обычно богатые люди, временно нанимая работников и платя им в конце месяца, легко расстаются с ними, и такое отношение к наемным трудягам постепенно входит в привычку. В сущности, то же самое произошло и тут, за исключением одной мелочи: Порсоны не смогли достойно заплатить мне, не смогли рассчитаться со мной по совести. Так или этак, теперь мне предстояло выкарабкиваться в одиночку, собственными силами и идти своей дорогой, даже если она вела к виселице!

Я снова вспомнил сцену за столом — тот момент, когда Дэн Порсон выбрал для поездки в Кэтхилл меня.

А затем перед глазами всплыла последняя строчка письма — ему, видите ли, очень жаль, что я «решил прикончить Джоша Экера»!

Да, какое-то время в отношении обитателей этой части штата к Порсонам будет ощущаться тяжелый, неприятный осадок. Но все в конце концов забывается, со временем даже самые мерзкие поступки стираются из памяти, особенно если совершивший их человек владеет огромным ранчо и нанимает на работу множество людей. У кого хватит духу отказаться от дружбы с Порсонами? Какая девушка будет настолько глупа, чтобы повернуться спиной к Дэну и всему стоящему за ним богатству?

Я долго пытался убедить себя, что виновен здесь главным образом старик Порсон, а не Дэн, во многом зависимый от отца, но эта мысль так и не смогла сколь-нибудь прочно утвердиться в голове. Сколько себя помню, меня постоянно преследовали неудачи; ну а сейчас просто досталось немного больше лиха, чем всегда. Может, и к лучшему, что отправлюсь на виселицу сейчас, не успев собрать полную коллекцию ударов судьбы и разочарований.

Но где-то внутри, на сердце ли, на душе ли — что бы это ни было, называйте как угодно, — становилось все тяжелее и холоднее, все тяжелее и холоднее… с каждой минутой. Я чувствовал, как странная, непроизвольная улыбка растягивает углы моих губ, и в ней не было ничего хорошего.

Тот вечер готовил мне еще кое-какие сюрпризы. Прислуживавший в тюрьме негр принес свежий номер вечерней газеты.

— Тот человек из «Вестника»… вы ему не понравились, босс, — предупредил он.

Я развернул газету. Верхнюю часть первой полосы украшал гигантский заголовок:

«НЕЛЬСОН ГРЭЙ ОТКАЗЫВАЕТСЯ

ОТВЕЧАТЬ НА ВОПРОСЫ!»