– Может проявиться в третьем поколении и отразиться на детях леди, если они у нее будут. Душевная болезнь не обязательно передается от матери дочери. Был бы рад помочь вам, мистер Одли, если бы мог, но в том, что я услышал от вас, признаков ненормальности я не усматриваю. Поверьте, в Англии ни один суд присяжных не примет всерьез вашу версию об умственной ущербности этой женщины. Лучшее, что вы можете для нее сделать, – это отослать ее назад, к первому мужу, если он согласится ее принять.

Роберт Одли вздрогнул, услышав упоминание о друге.

– Ее первого мужа нет в живых, – сказал он. – Точнее говоря, он исчез, пропал, но… У меня есть основания предполагать, что его нет в живых.

Роберт говорил с заметным волнением, и это, разумеется, не укрылось от внимания доктора.

– Первый муж леди исчез, – сказал он, делая ударение на каждом слове, – но вы считаете, что его нет в живых.

Несколько минут он молчал, глядя на огонь тем же угрюмым взором, каким прежде глядел на него Роберт, а затем сказал:

– Мистер Одли, между нами не может быть недомолвок. Вы мне рассказали не все.

Роберт взглянул на доктора с нескрываемым изумлением.

– Вряд ли я смогу помочь вам, – продолжил Элвин Мосгрейв, – пока буду гадать, где кончается ваша откровенность и где начинается ваше недоверие. Вы рассказали мне только половину истории, связанную с этой леди. Итак, что стало с ее первым мужем?

Мистер Мосгрейв задал свой вопрос столь решительным тоном, словно был уверен наперед, что здесь разгадка всех тайн.

– Я уже сказал вам, доктор Мосгрейв: не знаю.

– Однако ваше лицо поведало мне о том, что вы что-то скрыли от меня, и оно же поведало о том, что вы кого-то подозреваете!

Роберт Одли сидел безгласный, как камень.

– Если желаете извлечь пользу из моего визита, мистер Одли, – промолвил доктор, стараясь говорить как можно убедительнее, – вы должны доверять мне. Итак, первый муж леди исчез. Когда и как?

Роберт с трудом поднял голову.

– Что ж, я доверюсь вам, доктор Мосгрейв. Расскажу на этот раз все, без утайки. Я не прошу вас ни о чем, что могло бы нанести вред обществу, в котором мы живем, но я прошу вас, если можете, спасите имя нашего рода от бесчестья и позора!

Он рассказал, как исчез Джордж Толбойз, рассказал о собственных волнениях и страхах, и лишь богу известно, с какой неохотой решился он на полное, исчерпывающее признание.

Доктор Мосгрейв внимательно слушал Роберта Одли, и по его лицу невозможно было угадать, к какому решению он придет. Когда Роберт закончил, доктор встал и снова взглянул на часы.

– Я могу уделить вам еще двадцать минут, не более. Мне бы хотелось осмотреть леди. Итак, вы говорите, ее мать скончалась в доме для душевнобольных?

– Да, именно там. Вы хотите осмотреть леди Одли один на один, без свидетелей?

– Да, один на один, если не возражаете.

Роберт вызвал звонком горничную миледи, и она проводила, доктора в будуар леди Одли.

Элвин Мосгрейв вернулся в библиотеку через десять минут.

– Я поговорил с леди, – сказал он, – и мы прекрасно поняли друг друга. У нее душевная болезнь в скрытой форме. Болезнь эта может не проявиться никогда, а может обнаружить себя один-два раза в жизни в виде приобретенного слабоумия, причем в наиболее острой форме. Приступ длится весьма непродолжительное время и возникает только при условии экстремального психического воздействия. Леди – отнюдь не душевнобольная, но в крови ее содержится наследственная порча. Вот почему в этой женщине причудливо совмещается коварство безумца с расчетливостью нормального человека. Вы спросите, что все это значит? Мистер Одли, – эта женщина опасна!

Доктор Мосгрейв несколько раз прошелся взад-вперед по комнате, а потом снова заговорил:

– Я не стану укреплять вас в ваших подозрениях, и опровергать их я тоже не стану. Но вот что я вам скажу: мистер Джордж Толбойз исчез, но бесспорных доказательств его смерти у вас нет. Если же они у вас будут, вы все равно ничего не сможете предпринять против этой женщины: ссылки на то, что у нее была веская причина избавиться от своего первого мужа, вам ничего не дадут. Поверьте, ни один суд присяжных не вынесет ей на этом основании обвинительного вердикта.

– Больше всего, сэр, – торопливо перебил доктора Роберт Одли, – я боюсь огласки этого дела и связанного с ним бесчестья для всей нашей фамилии.

– Прекрасно понимаю ваше состояние, мистер Одли, – холодно заметил доктор, – но вы не вправе ожидать, что я помогу вам скрыть наихудшее из преступлений, совершаемых против общества. Если бы я был убежден, что убийство совершила именно эта женщина, я не стал бы укрывать ее от правосудия, будь при этом поставлена на карту честь даже ста наиблагороднейших фамилий! Но я в этом не убежден, и потому сделаю все возможное, чтобы помочь вам.

Роберт Одли порывисто схватил доктора за руку.

– Когда дела мои пойдут в гору, я отблагодарю вас по достоинству, – с чувством сказал он. – Я отблагодарю вас и за дядюшку, и за самого себя!

– У меня осталось только пять минут, а мне еще нужно написать письмо, – сказал доктор Мосгрейв с доброй усмешкой, растроганный горячностью молодого человека.

Он сел за стол, обмакнул перо в чернила и принялся быстро писать.

Прошло минут семь. За это время он заполнил три страницы, затем, отложив перо, сложил письмо и, вложив его в конверт, незапечатанным протянул Роберту.

Адрес на конверте был следующий:

«Месье Валь, Вильбрюмьез, Бельгия».

Роберт Одли с сомнением взглянул на адрес, потом на доктора, который в эту минуту надевал перчатки с такой серьезностью, словно в его жизни не было более благородной цели, нежели натянуть их так, чтобы они не оскорбили мир ни единой лишней морщинкой.

– Это письмо, – произнес Мосгрейв, отвечая на безмолвный вопрос молодого человека, – написано моему другу месье Валю, владельцу и главному врачу прекрасной лечебницы для душевнобольных в Вильбрюмьезе. Мы знаем друг друга много лет, и я не сомневаюсь, что он с удовольствием примет леди Одли на свое попечение и до конца ее дней будет заботиться о ней со всей ответственностью.

Роберт Одли хотел было вновь выразить доктору свою благодарность, но Элвин Мосгрейв не дал ему сказать ни слова.

– С той минуты, как леди Одли переступит порог этого заведения, – продолжал он, – с прежней ее жизнью будет покончено навсегда. Сколько бы тайн у нее ни было, они все останутся при ней. Сколько бы преступлений она ни совершила, она не совершит более ни одного. Выройте могилу на ближайшем кладбище и похороните ее заживо – вы и тогда не укроете ее от мира надежней, чем лечебница моего друга. Как физиолог и как честный человек, я утверждаю: удалив от мира и людей такую женщину, вы окажете обществу самую большую услугу, ибо если женщину, которую я осмотрел десять минут назад, можно отпустить на свободу, то вся моя физиология не стоит и ломаного гроша. Если бы эта женщина была способна вцепиться мне в горло и задушить своими маленькими ручками, когда я беседовал с ней, будьте уверены, она бы сделала это, не моргнув глазом!

– Она поняла, кто вы и зачем пришли?

– Да, конечно. Она сказала: «Вы полагаете, я безумна, как и моя матушка, и пришли осмотреть меня. Ну что ж, вот она я, вся перед вами: попробуйте обнаружить порчу в моей крови!» До свиданья, мистер Одли, – торопливо прибавил доктор. – Мое время истекло десять минут назад, а мне еще нужно успеть на ближайший поезд!

Роберт Одли сидел в библиотеке, смотрел на письмо доктора Мосгрейва и обдумывал, что ему предпринять дальше.

Когда-то молодой адвокат взял на себя роль разоблачителя порочной женщины.

Потом он стал ее судьей.