очень-очень далеко. Книга может меняться: на одном языке такая, на другом — немножко другая». «Ну да, вот и Ролан Барт говорил, что писателя создает читатель». «А он говорил, что писатель — это продавец, а читатель — покупатель? За то, чтобы читать, никому не платят. Я не говорю сейчас о большом профессоре или маленьком редакторе вроде меня, это исключения. Но зато платят тому, кто пишет. И если ты — знаменитый писатель, если тебя читает весь мир, ты получаешь много-премного денег». «Значит, Криминале получал много денег?» «Конечно, а что тут плохого? Только так писатель у нас мог стать свободным. Если он получал мало денег, то он оставался государственным писателем. А это значит, что, если государство перестало тебя любить, ты идешь подметать улицу. Что-то я не помню, чтобы Басло подметал улицу».

Внезапно вагон озарился светом — поезд вынырнул из тоннеля и вновь оказался среди альпийского ландшафта. Мимо проносились станции с короткими названиями: Плюг, Шюг или что-то в этом роде. Еще мимо проносились глубокие синие озера, остроконечные заснеженные пики, раздутые от дождевой воды стремительные реки, густо населенные зверьем и птицей леса, покрытые соснами склоны, бездонные ущелья, мокрые пятна тумана и быстротечные ливни. Я рассеянно смотрел на зеленые пастбища, на дым, что полз из труб импозантных шале, на усыпанные черной галькой и камнями черные оползни. «Значит, Криминале заработал очень много денег?» — спросил я. «А ты как думал? Ведь он — автор множества интеллектуальных бестселлеров». «И государство относилось к этому спокойно?» «Совершенно спокойно. Оно нуждалось в Криминале. Но, конечно, приходилось договариваться: его книги уезжают на Запад, с Запада приезжают денежки. Ну и еще кое-какие делишки. Нашему Басло всегда кто-нибудь помогал».

«Ага, так вот из-за чего переполошился герр Кодичил!» Илдико смотрела на меня со снисходительной улыбкой. «Ты слишком жестокий к бедному Кодичилу, а он такой симпатичный. Или нет, ты ведь вчера так не думал, да?» Тут я понемногу начал прозревать. «Погоди-погоди. Кодичил тут ни при чем. Редактором Криминале была ты. И не только редактором. Ты запросто могла переправить рукопись куда нужно, могла вести переговоры о гонораре...» «А как же? Должен же редактор помогать писателю и вообще литературе». «Даже если для этого приходится немножко химичить?» «Само собой, приходилось договариваться с властями, — пояснила Илдико. — Они знали, что Басло зарабатывает кучу денег, и не мешали ему, но хотели кое-чего взамен». «Чего же?» «Ему приходилось идти им навстречу. Иногда промолчать, когда необходимо высказаться. Или, наоборот, высказываться, когда лучше промолчать». «Понятно. То есть Басло Криминале — человек порядочный, но гибкий. В марксистской стране от человека большего требовать нельзя. Я только одного не пойму. Почему он не переехал на Запад?»

«Ты хочешь знать почему. Потому что Басло философ, ему нравилось жить в мире, где командует идея. Потом он, конечно, понял, что это не очень хорошая идея, и решил, что нужна какая-нибудь другая идея. Я тебе еще не объясняла про марксизм, но ты, наверно, и сам знаешь — марксизм делает вид, что он построен на мышлении. К сожалению, Карл Маркс считал, что самое важное не понимать мир, а переделывать его. Бедненький, он все перепутал. Ведь самое важное — ничего не переделывать, пока не разобрался, как все устроено. Например, пока не понял, что именно нужно людям. Ты извини, я говорю слишком для тебя серьезно. Я знаю, англичане не любят серьезных разговоров». «Мне нравится, когда ты такая серьезная», — искренне уверил ее я. «Больше, чем когда я занимаюсь шоппингом? Ну вот, теперь ты все обо мне знаешь. Ой, смотри, как красиво!»

Она показала в окно, и, следуя взглядом за ее протянутым пальцем, я увидел белый шпиль Монблана, возвышающийся над всеми прочими вершинами. «Мы подъезжаем к Лозанне, — сказал я. — Все-таки я не понимаю, зачем Криминале сбежал в Швейцарию». Глядя в окно, Илдико терпеливо спросила: «Скажи, Фрэнсис, чего в Швейцарии много-премного?» «Ну как чего, гор, разумеется», — тупо ответил я. «А больше, чем гор?» «Коров?» «Ну при чем тут коровы?» До меня все еще не доходило. «Во всяком случае не магазинов, — вслух рассуждал я. — С этим у них неважно». «Нет, магазины есть. Я проверяла, — сказала Илдико. — Но я имею в виду не магазины». «А-а, банки!» «Хорошо, — похвалила она. — Теперь скажи, для чего нужны банки». «Для того чтобы хранить деньги в безопасном месте». «Ну это вряд ли. Хочешь хранить деньги в безопасном месте, держи их у себя под кроватью. Ты все-таки ужасно невежественный. Придется прочитать тебе лекцию о капитализме. Банки существуют для того, чтобы прятать деньги, чтобы перегонять их с места на место, отстирывать...» «Ты имеешь в виду «отмывать»? Погоди, выходит, Криминале держит свои капиталы в швейцарских банках?» «А где же еще? Там, где не задают лишних вопросов. Это называется «специальный счет».

«Ты думаешь, что он отправился в Швейцарию за своими капиталами?» «Думаю, да. После Великого Переворота ему уже не нужно быть таким осторожным. В Венгрии все изменилось. У нас свободный рынок, можно поступать со своими деньгами как хочешь. Хоть бери и трать их все на ошизительную мисс Белли». «Именно в этом дело?» «Ты же видел Сепульхру. Чего ж тут удивительного?» «У автора стольких бестселлеров, должно быть, накопилась целая куча денег». «Миллиона два долларов», — заявила Илдико. Я вылупил на нее глаза. «Целое состояние!» «Да, Басло в очень хорошем состоянии, — подтвердила она. — Но это не потому, что он любит деньги. Они сами к нему плыли, сами же и уплывали. Для Криминале важна только свобода». Тут я вспомнил банковские документы, которые видел мельком на письменном столе в его номере «люкс». «Он хранит деньги в Лозанне», — сказал я. «Да, я тоже так думаю», — как-то уж слишком уверенно согласилась она. «По-моему, ты в курсе всех его дел», — не выдержал я. «А кто, по-твоему, помогал ему отправлять деньги в Швейцарию?» Я замолчал, обдумывая услышанное. Потом заметил: «Именно этим аспектом и интересуется мисс Черные Штанишки». «А ей-то какое дело? — возмутилась Илдико. — Ты правильно сказал тогда, что она растеряла все мозги. Криминале ничего плохого не делал, только совсем чуть-чуть химичил, а больше ничего. Я же тебе говорила, он человек порядочный».

Тем временем поезд выкатился из ущелья и резво понесся вдоль Женевского озера. Многие из живших прежде нас лили романтические слезы над этими красотами; многие обмакивали здесь перо в чернильницу. Вон самая прославленная из всех темниц, Шильонский замок; а вон эспланады Монтрё, где жил и писал — благослови его Господь — Владимир Набоков. Вскоре мы уже проезжали Веве, где умер Чарли Чаплин и где, если я правильно помню, его тело было вырыто из могилы — для наживы, исключительно для наживы. Потянулись терраски виноградников: по-швейцарски добротные, аккуратные, каждый клочок земли при деле. Перед въездом в здание вокзала щит: «Добро пожаловать в Лозанну, город банков и культуры». «Вот видишь, — прокомментировала Илдико, — где же еще быть нашему Басло, как не здесь?» Мы сняли с багажной полки наше имущество и устремились вперед, на поиски порядочного, но гибкого профессора Басло Криминале.

Едва мы с Илдико сошли с миланского экспресса в славном сером городе Лозанне, расположенном на полдороге вдоль огромного банана, именующегося Женевским озером, нам стало ясно: мы попали в другой мир. И до чего же все казалось тут неброским, протестантским после Вены, прочным, долговечным после Будапешта, необычайно складным и каким-то честным после Северной Италии! Пускай соседушки по Альпам — австрияки с их пристрастием к барочной неумеренности отмечают двухсотлетие Амадея в своей стране чудес. Гельветы в этот год могли отметить семь столетий горной демократии, альпийского рожка, свободы, банков и часов, но обошлись, однако, без излишеств. Бросив Илдико с вещами, я заглянул в бюро туристской информации в вокзальном вестибюле, где меня встретила девица, сдержанная, суровая и серьезная, как все карты и путеводители, которые она мне протянула. «В жизни у нас ценят ее качество, — гласила первая брошюра. — Любой район, любая улица, парк, магазин стараются затмить другие — неизменно с безупречным вкусом, равно как и с должной скромностью». Сомнений не было: мы явно прибыли в Швейцарию.

Я отправился назад, в вокзальный вестибюль, с туристскими трофеями и не увидел Илдико. Наш багаж — сваленные в кучу мой рюкзак и масса западных ее покупок в полиэтиленовых мешках — был там же, пассажиры аккуратно его обходили. Илдико не наблюдалось и следа. Потом я наконец ее увидел: она шла ко мне сквозь тихую толпу. Меня и не было-то жалких десять минут, но Илдико их провела с немалой пользой, без труда приобретя несколько коробок шоколада, нож для сыра, парочку коровьих колокольцев, модные часы и свитер, сообщавший: «Я люблю Лозанну». «Просил же