сообщила. С нами был Холло Шандор, ему палец в рот не клади». «Но теперь-то скажешь?» «Сперва — ультиматум, — заявила Илдико. — Не примешь ультиматум, не скажу. Лады?» «Что ж это за ультиматум?» «Ты возьмешь меня к нему. Я хочу к нему вместе с тобой, — сказала Илдико. — Мне тоже надо с ним пересечься».

«Тебе? — спросил я. — Какого черта?» «Он должен заключить с нами договор на свою новую книгу, прежде чем продаст ее западному издательству, — разъяснила Илдико. — Я уже говорила, что в условиях свободного рынка мы прогораем. Прежде нас обеспечивало государство, теперь нам полагается перейти в частный сектор. Но ты ведь сам понимаешь, что такое капитализм. Деньги, деньги и снова деньги. Знакомства, связи — пустой звук. И все же, клянусь, если ты мне пообещаешь, я поверю на слово. Купи мне билет, поедем к нему вдвоем. Да? Да или нет?» Светлые волосы, сияющее лицо. Ее предложение, несомненно, заслуживало серьезных раздумий. «Секундочку, — сказал я. — Все зависит от того, далеко ли нам ехать». «Ты богач». «Никакой я не богач. Я тележурналист и в средствах крайне ограничен. Мои продюсеры — настоящие скупердяи». «А я-то рассчитывала откушать копченой форели, — сообщила Илдико официанту, вызывающе посмотрев на меня. — Ты же не скупердяй!»

«Я не скупердяй. Я типичный представитель рыночной экономики. Мои достоинства и недостатки закуплены боссом». «Твои достоинства и недостатки принадлежат не только боссу. Их держит под контролем тайная полиция, например, или страховая компания, или госсектор. Да что ты сейчас-то переживаешь! Нам не так уж и далеко ехать». «Но куда?» «Не в Японию и не в Южную Америку. Доволен? Возьмешь меня с собой?» «Это не в Венгрии?» Илдико помотала головой: нет. «На Западе?» Кивнула. «Далеко отсюда?» «Ладно, колюсь, — сказала Илдико. — Совсем недалеко, в Северной Италии. Чтоб ты знал, меня хотел туда отвезти Холло Шандор. На суперавтомобиле. При его-то связях валюты у нас было бы завались. Или ты не рад, что я выбрала тебя, а не его?» «Рад, конечно, — ответил я. — Ладно, Северная Италия — это еще полбеды. Поехали. После ужина я позвоню в Вену, и нам направят кой-какой финанс».

«Запад! Запад! Он везет меня на Запад! — возликовала Илдико. — Кстати, есть загвоздка. Приглашение. Криминале сейчас на вилле Бароло, озеро Кано. Говорят, это самое уютное место в мире. Для писателя, во всяком случае. Но принадлежит вилла американскому фонду. Хозяйка фонда — крепкий орешек». «А Криминале там с какой радости?» «Н-ну, они проводят международную конференцию на тему «Литература и власть», — сказала Илдико. — Без Криминале там не обойдешься». «И как же мы с тобой туда протыримся?» «Мне они, ясное дело, приглашения не пришлют, — сказала Илдико. — Но ты-то — крутой британский журналист, нет разве? Ты в газете работаешь?» «Работал. Но газета только что закрылась». Илдико заглянула мне в глаза: «А в Бароло об этом кто-нибудь знает?» «Если пораскинуть мозгами, навряд ли». «Золотые слова! — обрадовалась Илдико. — Привенгерься немножко. Притворись, что пишешь о конгрессе большую статью, пошли им телеграмму, понял?» «Ладно, притворюсь, — согласился я. — Но сперва съедим все это».

Илдико заглянула мне в тарелку: «У-уй, гуляш. Ты в курсе, из чего его готовят? Из дунайских утопленников». «Не может того быть». «Я, конечно, вру, но вру только близким приятелям, — сказала Илдико. — Послушай, ехать надо завтра, иначе конгресс откроется без нас. Может, я вечерком сбегаю за билетами на поезд?» «Ну сбегай. Если нас на конгресс пригласят». «У тебя есть доллары? — спросила Илдико. — Лучше всего совать под нос доллары. За доллары я тебя полюблю, осчастливлю». «Доллары имеются, — ответил я. — Но полюби меня попозже». «Так ты серьезно отвезешь меня на Запад? Туда, где все эти магазины?» «Отвезу, отвезу», — сказал я. «Ура!» — закричала Илдико. Так вот и получилось — так всегда получается, — что на следующее утро мы с Илдико Хази оказались в международном экспрессе Будапешт — Милан, на пути к конгрессу в Бароло и, как мы с ней надеялись, на пути к Басло Криминале.

Если жизнь меня чему-нибудь научила, так это тому, что к международным писательским конференциям следует относиться с огромным уважением. Особенно к конференциям столь масштабным, знаменательным и поворотным для неисповедимых судеб мировой культуры, как нашумевший конгресс в Бароло «Литература и власть: калейдоскоп девяностых: словесность после холодной войны» (состоялся на вилле Бароло, озеро Кано, в ноябре 1990 года при финансовой поддержке знаменитого фонда Маньо, основательница которого, г-жа Валерия Маньо, собиралась лично присутствовать на открытии, под председательством видного итальянского интеллектуала доктора наук Массимо Монцы, профессора кафедры неосмысленных символов Немийского университета, и с участием самого профессора Басло Криминале в качестве почетного гостя).

Не имея ни малейшего понятия обо всем вышеизложенном и вдохновляясь лишь энтузиазмом Илдико Хази да кислым благословением Лавинии, намертво погрязшей в лихорадочных разведрейдах по Вене, я отправил в оргкомитет телеграмму с просьбой аккредитовать на конгрессе меня и мою коллегу — представителей влиятельной британской газеты и славной британской публики, которая, как известно, затаив дыханье следит за каждым чихом текущего литературного процесса. Ответ из Бароло, подписанный не кем-нибудь, а лично профессором Монцей, к моему вящему удивлению, пришел молниеносно. В телеграмме сообщалось, что профессор весьма и весьма польщен вниманием британской прессы, заинтересовавшейся грядущим событием, к современной словесности и, в частности, к нему, профессору Монце. Засим следовали формальные приглашения для меня и коллеги и обещание в спешном порядке выслать нам аккредитационные карты и подробные пресс-релизы.

Порядок оказался более чем спешным; и часа не прошло, как весь тембр моего существования, весь пафос моей охоты на Басло Криминале резко переменились — портье гостиницы «Рамада» телефонным звонком вызвал меня из номера, где мы со случайно заглянувшей в гости Илдико проверяли комплектность мини-бара, в вестибюль, и мотоциклист в кожанке (из тех мотоциклистов, чей немилосердно напористый облик всякий раз убеждает: в наше время деньгам и вестям покорны любые скорости и расстоянья) вручил мне пакет экспресс-почты — с пылу с жару, с борта авиалайнера, только что приземлившегося в аэропорту Будапешта. Судя по крупно оттиснутой на конверте надписи «Фонд Маньо», в нем содержались заветные карты и релизы. Вернувшись в номер — там было не в пример уютней, — мы с Илдико погрузились в их изучение. Тут-то бы нам и ужаснуться размаху и роскошеству мероприятия, но мы, к сожалению, не ужаснулись.

То есть мы, конечно, сразу смекнули, что эта конференция не чета конференциям обыкновенным — тем, что проводятся в дешевых закусочных, под аккомпанемент тарелок и кастрюль. Гостевые инструкции конгресса в Бароло впечатляли с первых же строк. Согласно этим строкам, мы были обязаны прибыть в такой-то день (а именно — завтра), в такой-то час (а именно — в 14.30) на такой-то вокзал (а именно — на Миланский центральный), где комитет по встрече произведет полный смотр участников конгресса. Особо оговаривалось, что таковых намечается около сотни сразу. Вилла Бароло слишком удалена от города, требования предосторожности слишком суровы, а служба безопасности слишком бдительна, чтобы позволить гостям разбиться на несколько порций, и тот, кто хоть на йоту нарушит общий график, останется не у дел. Вилла труднодоступна, а конкретнее — со всех сторон окружена водой, и сухопутные дороги туда не ведут; ближайшая автомобильная стоянка — в десяти милях, а то и более. Кроме того, на острове нет аэродромов и причальных сооружений для частных самолетов, вертолетов и яхт, за исключением транспорта, принадлежащего сотрудникам фонда Маньо.

Но нас не так смутило отсутствие аэродромов, как наличие на вилле разветвленного комплекса приспособлений, призванных обеспечить наш с Илдико интеллектуальный и телесный комфорт. Доклады предполагаются на английском, итальянском, французском и немецком языках — с тройным синхронным переводом. Гости могут пользоваться телефаксами и фотокопировальными аппаратами. «Свежие фрукты бесплатно!» — восхитилась Илдико, увидев в перечне услуг слова «Абрикос» и «Яблоко», но я объяснил, что это фирменные названия компьютерных систем. Тексты всех докладов размножаются в количестве экземпляров, равном числу участников, и раздаются им загодя («Вот так штука, — заметила тут Илдико. — За каким тогда фигом туда вообще ехать?»), а по завершении конгресса полностью публикуются