Они двигались прямо на нас. Впереди — группа американских постмодернистов, изрядно траченных временем; один совсем облысел, другой, в очках, халтурно перебинтованных лейкопластырем, стал смахивать на черного реалиста, третий, в синей футболке «Лакост», в белых брюках, с комплектом клюшек для гольфа, заслонялся от объективов обложками собственных книг. На пятки им наступала следующая американская генерация — феминистки: волосы щетинятся ежиком, рогожные брюки от кутюр, носы устремлены в зенит; по мере продвижения феминистки обогнали постмодернистов и возглавили шествие. Далее — молодые авторы из Великобритании, неимоверно застенчивые, в теплых-теплых пальто и шерстяных-шерстяных шарфах. Все они отличались весьма щуплым телосложением, а некоторые — и актуальным небританским происхождением; когда к ним прибулавили карточки, выяснилось, что зовут их Мукерджи, Фаду и Хо, ну или как-то в этом роде. Французов понаехала целая орава: престарелые академики с крепко-накрепко пришитыми к лацканам академическими значками и писатели помоложе обоего пола под защитой темных очков и мешковатых пиджаков с широченными подкладными плечами. За ними теснились литераторы из только что объединившихся Германий, по привычке глядящие друг на друга с недоверием, но со стороны похожие как близнецы: миниатюрные сумочки на запястьях, черные кожаные куртки.

Из ряда стран Восточной Европы прибыли литераторы недавнего андерграунда — в тесных кепариках, с опрокинутыми физиономиями, не знающие, в какой бы андерграунд теперь забиться. Из России — прозаик Давыдов, увалень двухметрового роста. Его сопровождала ослепительная рыжеволосая женщина в кумачовом шушуне с искрой, раздольная, тучная и широкая, словно русская степь, румяная, красногубая и слоистая, словно русская матрешка; звали ее Татьяной Тюльпановой. Следом — японская писательница в розовом кимоно. Следом — смешливые писатели Черной Африки в цветастых племенных облаченьях и долговязый автор из Сомали, пробующий платформу длинным посохом, точно забрел в зыбучий песок. Загорелые университетчики из Южной Калифорнии с развитой мускулатурой и теннисными ракетками; неприветливые литературоведы из Йейла в блеклых плащах, с серыми портативными компьютерами под мышкой, затравленно озирающиеся по сторонам. Собрался, по сути, весь цвет современной словесности — за исключением Басло Криминале, который как в воду канул. «Может, он едет на персональном поезде?» — предположила Илдико.

Обмениваясь приветствиями, болтая, похохатывая, хмурясь, обнимаясь, освежая симпатии и неприязни, запомнившиеся с прежних конгрессов, видные писатели всех стран и народов столпились в центральном зале вокруг раскладного столика, а миланские обыватели отложили повседневные заботы и столпились вокруг — поглазеть. Профессор Монца наделил каждого литератора теплым рукопожатием или шлепком по спине; белозубые, озорные синьорины Белли и Уччелло — дружеским поцелуем и большой кожаной папкой. Внезапно профессор Монца откинулся на спинку стула, хлопнул в ладоши и заорал: «Аттенционе! Ахтунг битте! Прошу тишины! Объявлементо!» «В области объявлений профессор Монца — настоящий кронпринц», — сказала мне мисс Белли. «Рассаживаемся по машини! — объявил профессор Монца. — Держитесь за мисс Белли и мисс Уччелло сзади! — По рядам присутствующих прокатился веселый шепоток. — Отправляемс-си к выходу! До встреч-чи на вилле Бароло! Там я сделаю другие объявлементи! Все объявлементи слушайте внимательн-на, а то заблудитесь!»

Писатели стран и народов в затылок зашагали к эскалаторам и спустились на привокзальную улицу. Вдоль тротуара протянулась цепь черных лимузинов, возле каждого стоял шофер в черной униформе. Писатели принялись загружаться — группка за группкой, нация за нацией. Мотоциклетный эскорт блокировал движение транспорта, и процессия повлеклась по Милану — точь-в-точь похоронный кортеж важного государственного мужа, с той лишь разницей, что участники траурной церемонии ни в какую не желали предаваться ритуальной скорби: заливались смехом, высовывались из окон, посылали друг другу воздушные поцелуи. Илдико, разинув рот, рассматривала нарядные витрины фирменных магазинов в торговых аркадах. «Я думала, в Италии низкий уровень жизни». «Был низкий, пока она не вступила в Сообщество. Теперь уровень тут едва ли не самый высокий в Европе. Может, не по всей Италии, но в этой ее части — точно». «Клевость какая. Ну, магазины, один другого шикарнее, глянь!»

Очевидно, в соответствии с табелью о рангах, действующей на конгрессе, нас как представителей прессы усадили в замыкающую машину. Но мы ни капельки не расстроились, ибо нашими попутчицами оказались озорные синьорины Белли и Уччелло. Сии красавицы, типичные, но в то же время отменные итальянки, стреляли глазками направо-налево, беспрестанно хихикали и с готовностью растолковывали нам, до чего ошизительным обещает быть этот ошизительный конгресс. «Профессор Монца его не один месяц настраивал, — сказала мисс Белли. — Надеюсь, вы оба знаете, кто такой профессор Монца?» «Не знаю я, кто он такой, — ответила Илдико. — У нас о нем слыхом не слыхали». «Да в Италии это самый популярный профессор! — воскликнула мисс Уччелло. — Он ведет авторскую колонку в газете «Стампа»!» «Авторскую программу на «Радио Итальяна» — «Экко браво»!» — воскликнула мисс Белли. «Сочиняет экспериментальные романы из сицилианской жизни!» — воскликнула мисс Уччелло. «И редактирует журнал «Крем-брюле», знаменитый журнал! — воскликнула мисс Белли. — Все о литературе и кулинарии!.. А еще у него есть автомобиль «порше», — продолжала мисс Белли уже потише. «И очень красивая, очень состоятельная жена, — сказала мисс Уччелло. — Но он ее, конечно, держит взаперти на своей вилле в Кампанье». «У него лучшая в Италии коллекция южно-американского искусства», — сказала мисс Белли. «Словом, он ошизительно знатный и ошизительно богатый», — подытожила мисс Уччелло.

«Вы, верно, забыли, что он еще и преподает, ведь он же профессор?» — спросила Илдико. Мисс Белли и мисс Уччелло рассмеялись. «Ну, если университет открыт, он там изредка появляется, — сказала мисс Белли. — А в Италии университеты почти всегда закрыты». «Вы его ученицы?» — спросил я. «Да, мы пишем диссертацию под его руководством», — сказала мисс Уччелло. «По какой специальности?» — спросила Илдико. «По символической. Мы изучаем символы», — сказала мисс Белли. «По большей части — из фильма «Касабланка», вы его видели? — сказала мисс Уччелло. — В нем содержатся любопытные символы». «Мы их рассматриваем с точки зрения марксистской семиотики», — подчеркнула мисс Белли. «Вы хотите сказать, что профессор Монца — марксист?» — удивился я. «А как иначе! Он же ведущий итальянский интеллектуал», — сказала мисс Уччелло. «Очень богатый марксист, лучше не придумаешь, — сказала мисс Белли. — Не дай бог одновременно быть и марксистом, и бедняком». «По выходным он катает нас на своей яхте, и мы разбираем наследие Грамши», — мисс Уччелло покосилась на мисс Белли и захихикала. «Ага, — захихикала в ответ мисс Белли. — У нас это называется «Грамши без лифчика».

Оставив позади Милан, мы покатили вспять, на север, к Итальянским Альпам; сквозь ветровое стекло виднелись их белые вершины на ярком фоне румяного-послеполуденного небосклона. Несмотря на близость зимы, красные усадьбы и зеленые сады сельской Ломбардии овевали нас изысканными ароматами, не идущими, впрочем, ни в какое сравнение с мускусным благоуханием дорогой косметики, каковое источали тела прелестных синьорин Белли и Уччелло, сидевших напротив нас на откидных креслицах. «С Монцей все ясно, — сказал я. — А что стряслось с профессором Криминале? На вокзале я его не заметил». «На вокзале? — фыркнула мисс Белли. — Вы и не могли его заметить, он уже на вилле, готовит итоговый доклад к закрытию конгресса». «И давно он там?» — спросила Илдико «Дня три-четыре, — сказала мисс Уччелло. — Он любит бывать на вилле, ему там хорошо пишется. Он говорит, вилла — его Олимп». «Он там в одиночестве?» — осведомился я. Мисс Белли и мисс Уччелло с улыбкой переглянулись. «Нет, не в одиночестве, — после паузы сказала мисс Белли. — С ним Бесподобная».

«Бесподобная?» — переспросил я. «Его супруга Сепульхра, — сказала мисс Уччелло. — Мы ее прозвали Бесподобной». Илдико повернулась ко мне: «Ты должен ее помнить. В Будапеште я показывала тебе ее фотки в голом виде». «В голом? Ошизительно!» — развеселившись до слез, мисс Белли пала на грудь мисс Уччелло. «Нон поссибиле!» — воскликнула мисс Уччелло, утирая глаза. «Почему?» — спросил я. «Вы что, ее не знаете? — ответила мисс Белли. — Эта леди похожа на эскадренный миноносец». «Повсюду шныряет и открывает огонь без предупреждения, всегда в готовности номер один», — сказала мисс Уччелло. «Мужу ее не позавидуешь, — добавила мисс Белли. — Вот не повезло так не повезло». «Угораздит же такого милого человека жениться на эдакой стервозе!» — посетовала мисс Уччелло. «Смотрите, — перебила мисс Белли, — вот и наше ошизительное озеро!» «Теперь надо пересаживаться на эти ошизительные катера», — подхватила мисс Уччелло. Наша машина остановилась в самом хвосте длинной процессии; шофер вылез из-за руля и открыл нам дверцы; мы вышли.

У дощатого причала рокотали в ожидании пассажиров три белых скоростных катера с цветными брезентовыми навесами. За спиной зудел мотороллерами маленький итальянский городок; у ног раскинулось большое итальянское озеро в изумрудной оправе холмов и падубовых рощ. Вдоль всего берега лепились