Звенит звонок.

– Не пора ли садиться? – спрашивает Плитплов.

– Ну, – отвечает Любиёва, – боюсь, получилась маленькая неразбериха.

– А в чем дело? – интересуется Петворт.

– Не беспокойтесь. Они тут очень хорошо поработали и продали наши кресла два раза. На вашем месте сидит американский турист.

– Мы не сможем послушать оперу? – спрашивает Петворт.

– Разумеется, вы – значительный гость, – говорит Любиёва. – Они примут меры.

– Пожалуйста, сядьте на эту банкетку, – предлагает Плитплов. – У меня есть здесь некоторое влияние. Я поговорю с кем надо.

– Я уже поговорила, – возражает Любиёва.

– Может быть, я знаю их лучше, – упорствует Плитплов, – и вообще умею устраивать такие дела. Все затруднения мигом разрешатся.

– Разумеется, они уже все разрешились, – говорит Любиёва, садясь. – Американец не такой важный, как вы. Его выведут и дадут билет на другой раз. А пока мы ждем, я расскажу вам программку. В типографии тоже произошла маленькая неразбериха, и текста на английском нет. Однако всё просто, я переведу вам, хотите?

– Да, конечно, – отвечает Петворт.

– Ну, я ваш хороший гид. – Любиёва лезет в нарядную красную сумочку и вынимает большие очки в красной оправе. – Вот здесь, спереди, название, «Ведонтакал Вроп», вы его понимаете?

– Нет, – признается Петворт.

– Как бы объяснить? Секрет, который не секрет, который раскрыли? Как вы сегодня. Вы думаете, будто сделали что-то тайное, а все про это знают.

– Разоблаченный секрет? – предполагает Петворт.

– Вот-вот, – говорит Любиёва. – Разоблаченный секрет. Так вот, внутри опер-буфф древностью в двести лет. Вы знаете буфф? Это значит очень смешной. Здесь объясняется, что его играют в традиционном стиле, только с некоторыми модернизациями. На технику повлиял китайский опер провинции Сычуань и Большой театр. Пьеса была утрачена и нашлась, кроме третьего акта. Однако благодаря блестящей импровизации эта трудность блестяще разрешилась. История народная, но Леблат, который написал либретт, все изменил, чтобы стало еще необычнее, так что это уже новая история. Рассказать ее на случай, если нам не найдут мест?

– Да, – говорит Петворт. – Пожалуйста.

– Ну, это трудно. – Любиёва листает напечатанные страницы, в зрительном зале нарастает гул. – Ладно, я попробую. В первом акте студент-любовник влюбляется в красивую девушку. Жестокий отец не разрешает ей жениться. Он – колдун, который иногда превращает людей в медведей, и, разумеется, выходят смешные неразберихи. У юноши тоже злой отец, который его не понимает. Он говорит, чтобы тот не женился, а ехал в город сдавать экзамены, чтобы стать чиновником. Девушка горюет и переодевается юношей, чтобы ехать за ним. Однако юноша тоже горюет и решает остаться, поэтому переодевается девушкой. Еще его мать влюблена в дядю, который переодевается заморским королем, чтобы ходить к ней в гости. Еще есть вредная служанка и глупый слуга, который иногда влюблен в служанку, но чаще нет. Они оба тоже постоянно переодеваются – вы же знаете, в опере всё не так, как выглядит. На сцене происходят неразберихи, потом появляются еще персонажи: строгая тетка, человек из Туретчины, слабоумный брат, который гораздо умнее, чем кажется, и поп, который на самом деле жандарм. Надеюсь, теперь вы немножко понимаете? Для меня это непросто.

– Да, наверное, – отвечает Петворт.

– Не понимаю, почему эти люди не уходят! – говорит Любиёва, поднимая голову. – Может быть, они хотят заявить протест. Иногда такое случается. Однако наши капельдинеры очень дельные.

И впрямь, портьера, скрывающая вход в зрительный зал, расходится, и две капельдинерши в черных костюмах выводят пару: он – в ярких клетчатых штанах, она – в расшитом бриллиантами брючном костюме.

– Когда, черт возьми, вы тут научитесь управлять страной?! – с техасским акцентом кричит мужчина капельдинерше.

– Вы понимаете, что эта ерунда происходит третий вечер кряду?! – восклицает его жена, обращаясь к другой.

– Вот видите, как легко разрешилось наше маленькое недоразумение, – говорит Любиёва, вставая. – Мы можем идти в зал. Возьмите меня под руку, пойдемте красиво.

Зрительный зал – высокий, круглый, богато отделанный – являет собой памятник барочным вкусам. Его опоясывают ярусы лож; в ложах сидят, переговариваясь, нарядные люди, блестят манишки и яркие платья. Арка просцениума украшена лепными купидонами, и только в центре композиции видны следы исторического процесса: на месте сбитого имперского герба горят красные серп и молот.

– У нас кресла в партере, – говорит Любиёва, усаживаясь на место во втором ряду. – Очень хорошо, мы всё увидим. И даже не опоздали, оркестр только входит. Может быть, ждали нас. Разумеется, оркестр замечательный, наши музыканты мирового класса. У них есть только одна маленькая проблема.

– Да? – спрашивает Петворт, садясь рядом. – Какая проблема?

– Они любят очень много работать, как все наши люди, поэтому на репетиции часто присылают замену. Потом на выступлении они, конечно, играют прекрасно, только часто не понимают, что делают другие. Однако сегодня так не будет, они уже играли вместе вчера. А вот выходит наш дирижер. Лео Феникс, из Праги, очень молодой, но уже очень знаменитый. Может быть, вы про него слышали?

– Боюсь, что нет, – признается Петворт.

Публика начинает хлопать; Лео Феникс, во фраке, кланяется.

– Нет? – переспрашивает Любиёва, хлопая. – О нем написано много хвалебных статей. Может быть, вы читали?

– Нет, не читал, – говорит Петворт.

Дирижер поворачивается к оркестру, в зале медленно гаснет свет.

– Ой, Петвурт, – внезапно говорит Любиёва, стискивая ему руку. – Кто это?

– Что-что? – спрашивает Петворт.

– Кто-то вам машет из ложи второго яруса, где сидят партийные руководители, – говорит Любиёва. Однако ложи уже превратились в темные кольца среди почти полной тьмы; начинается увертюра. Звучит пиццикато струнных.

– Кто это был? – шепчет Любиёва.

– Я не видел, – так же шепотом отвечает Петворт. – Мужчина или женщина?

Громко вступают фаготы.

– Конечно, женщина. В красном платье.

– Представления не имею.

Грохочут медные.

– Конечно, имеете, – шепчет Любиёва.

– Вряд ли она махала мне, – отвечает Петворт.

Деревянные духовые высвистывают что-то замысловатое.