стеклянной будочки, в которой сидят вахтеры, к темной широкой лестнице.

– Конечно! – восклицает Любиёва. – Вы увидите, каких хороших студентов здесь делают. Декан тут Маркович, очень старый, очень знаменитый. Он часто не приходит, потому что очень многие преподаватели работают вместо него. Разумеется, сам он раньше тоже работал вместо декана.

Они сворачивают в слабоосвещенный коридор, по которому быстрым шагом проходят темные фигуры; на досках для объявлений висят плакаты.

– Ой, смотрите, что делают теперешние студенты, – говорит Любиёва. – Когда я училась, нам такого не разрешали.

– А что они делают? – спрашивает Петворт.

– Это плакаты с требованием дальнейших лингвистических реформ, – объясняет Любиёва. – Как будто партия и так не сделала очень большую доброту. Не будет им новых реформ, будет милиция и тюрьма.

– Ясно, – говорит Петворт.

Коридор грязный, пол дощатый, сбоку тянутся кабинеты за стеклянными дверями.

– Здесь германские языки и филологии, – говорит Любиёва. – Разумеется, всегда трудно кого-нибудь найти, все заняты работой. Сейчас попробую.

Она стучит в дверь и входит; Петворт ждет в коридоре. Несколько студентов проходят мимо, глядя на него с подозрением.

– Ой, он ести здеси, прифиссори Петворти? – восклицает голос, и в коридор выкатывается пожилая кругленькая дама; тяжелые очки висят у нее на шее на цепочке, как будто иначе их украдут. – Прифиссори Петворти, добро пожаловати. Я читали ваши книги, очень замечательный вещи, хотя, конечно, это не мои роди работи.

– Да, – говорит Петворт, – а чем вы занимаетесь?

– Образи золоти и серебри в «Королеви фей», – говорит дама. – Боюси, прифиссори Маркович шлети извинения. Он не очени здорови, болеет в животи. Я его заменити, мое ими госпожа Гоко.

– Очень приятно.

– Зайдемте в кабинети, – говорит госпожа Гоко, – там ести кофи и мои аспиранти. Они все делати научные работи и ждати ваши совети и критицизми.

Петворт шагает из темного коридора в темный кабинет, заставленный деревянными шкафами с книгами на кириллице и латинице, – есть даже несколько английских изданий в бумажной обложке. Посредине письменный стол, в углу – кофейный, на нем – кофеварка и чашки, рядом – протертый диванчик и несколько хлипких стульев. На стульях сидят три девушки и один юноша в непроницаемых черных очках, с фотоаппаратом на шее. Все три девушки вежливо встают и смотрят на Петвор-та со скептическим любопытством; молодой человек снимает с объектива крышку и щелкает фотоаппаратом.

– Вот прифиссори Петворти, – говорит госпожа Гоко. – Пожалуйста, садитеси и выпейти кофи. У нас многи времи, а у этих молодых дами много вопроси.

Петворт садится. Девушки смотрят на него и вопросов не задают. Молодой человек снова щелкает фотоаппаратом.

– Сперва кофи, ничего, если крепки? – спрашивает госпожа Гоко. – И чуть-чути ротьвутту?

– Если только самую капельку, – отвечает Петворт.

– Да, конечни, – говорит госпожа Гоко. – Стольки?

– Спасибо, – отвечает Петворт.

– Это мои сами умни аспиранти, – продолжает госпожа Гоко. – Как видити, три девушки и один молодый человеки. В моей страни нет половый дискриминасии, и всё равно девушки учити языки, а молодый человеки учити тяжелый науки, как строити мости, хотя девушки тоже могути проектировати мости не хужи мужчинив. Конечно, вас интереси такие социлоги-ческьщ вещи. Пожалуйста, скажите ваши ими профессори Петворти, чтобы ему знати вас всехи.

– Мисс Банкич, – говорит одна.

– Мисс Червовна, – добавляет вторая.

– Мисс Мамориан, – представляется третья.

– Пикнич, – говорит молодой человек, глядя сквозь непроницаемые черные очки.

– Теперь объяснити профессори Петворти, что пишити в ваши диссертасьон, и расскажите ваши работи. Пожалуйста, будьти критични, насколько хотити, мы здесь всегда критични об наши практики и стараемы думати всегда правильни.

– Я работаю над анархическим нигилизмом пролетарского романа А. Силлитоу, – говорит мисс Банкич. – Исследую его квази радикальную критику и его модус реализьмуса.

– Это должно бытн интересни профессори Петворти, – замечает госпожа Гоко.

– Да, – отвечает Петворт, – скажите мне…

– Я работаю над анархическим нигилизмом в драмах Дж. Ортона, – говорит мисс Червовна. – Использую новую концепцию трагикомедии в анализе образа буржуазного разложения.

– Это должно очень интересовати профессори Петворти, – вставляет госпожа Гоко.

– Да, – говорит Петворт. – Замечательно.

– Я сравниваю политические поэмы Уильяма Вулворта и Хровдата, – сообщает мисс Мамориан.

– Кого? – спрашивает Петворт.

– Да, – говорит госпожа Гоко, – пожалуйста, будьти критични, как хотити.

– Хровдата, – отвечает мисс Мамориан.

– Наш национальни поэти, – объясняет госпожа Гоко. – Переводил Байрони и Шекспири, был друг Кошути [21].

– Вы видели его статую по дороге сюда, – напоминает Лю- биёва.

– Да, – говорит Петворт, – но что за английский поэт?

– Вулворт, автор «Прелюда», – отвечает мисс Мамориан.

– Вы, наверное, имеете в виду Уильяма Вордсворта, – говорит Петворт.

– Наш гости критикуй верни, – вставляет госпожа Гоко. – Вулворти – названии магазини.

– Правда? – спрашивает мисс Мамориан.

– Наш гости критикуй правильни, – твердо повторяет госпожа Гоко, – и мы должны использовати это на практикыи.

Мисс Мамориан сглатывает и начинает очень тихо всхлипывать.

– А вы, господин Пикнич, чем занимаетесь? – спрашивает Петворт.

– Вы – буржуазная идеология, – отвечает господин Пикнич. – Зачем вы приехали в нашу страну? Кто вас послал?

– Профессор Петворти – гость Министратуу культуру ко- митетьууу, – говорит госпожа Гоко. – Его визити одобрил ми-нистри.