набором функций, воспроизводящих процесс мышления. Но интеллект этой машины — искусственный интеллект, который всегда будет низшим по отношению к настоящему.

Я: Но вы, Лapc…

ЛАРС: Кто? Я?

Я: Ведь не изыскания в области искусственного или реального интеллекта заставили вас приехать в Петербург?

ЛАРС: В определенном смысле именно они. Видите ли, Бу договорился, что я проведу мастер-класс в Пушкинском драматическом театре. Я пытался объяснить слушателям «парадокс Дидро» — парадокс актерской игры, парадокс комедиантов. Тут такая штука… Чтобы сыграть определенного персонажа на сцене, актер должен отказаться от собственной личности. Это проблема лица и маски. Сколько масок нужно снять, чтобы добраться до истинного лица? Это проблема не только актера, но и любого человеческого существа. Люди мы — или маски?

Я: И каков же ответ?

ЛАРС: Простого ответа не существует. Но не для актера. Актер — это человек, который ясно осознает, что каждый индивидуум должен иметь возможность стать собственным своим двойником.

БИРГИТТА: И еще актеры понимают, что жизнь — это спектакль, представление.

KAPC: Иногда — гала-представление.

БИРГИТТА: Ну да. Что за вечер, Бу, золотце мое! Grande hommage![66] И по-моему, милый Бу уже давно договорился обо всем в Мариинке.

ЛАРС: Блестящий вечер, дорогая.

АНДЕРС: Особенно хорошо, если смотреть из царской ложи.

Я: Ах вон оно что… Вы тоже там были?

СВЕН: Мы все были.

Я: Я не был.

АЛЬМА: Nej, nej. Ваше место пустовало. Мы пытались вас разыскать, но вы, наверное, были заняты чем-то — или кем-то — другим. Может такое быть?

Я: Может. Но не считая гала-представления в Мариинке, все мы занимались разными вещами? Так в чем же все-таки суть этого проекта?

БУ: Дорогой профессор, мне кажется, что ответ очевиден. Собрав такую группу, можно заниматься практически чем угодно. В пределах разумного.

Я: И получить под это грант. Кстати, о фанте. Что случилось с профессором Версо?

Он медленно приближается к дому, но путешествие, как он и опасался, превращается в сущий кошмар. Оно наверняка обернется худшим из приключений в его жизни. Болезнь — эти неотвязные невские колики — и заблокировавшая город зима отсрочили его отправление. Каждый день заходил Гримм, пытаясь уговорить его ехать вместе в Потсдам, где прощены все обиды и давно накрыт банкетный стол, — и каждый день Философ отказывался наотрез. Покинул он город только в начале марта. Расстроенный Гримм, миленькая Мари-Анн Колло, дорогой и безрассудный Нарышкин — его безупречный Lui, гостеприимный хозяин (в знак благодарности наш герой попросил императрицу покрыть его долги; что ж, может быть, она и заплатит) — все они собрались на Исаакиевской площади помахать ему на прощание. Нет только Этьена Мориса Фальконе, его ученика, его создания, сотворенного им по доброте душевной, который по непонятной причине продолжает дуться на своего учителя. Зато пожелать Философу удачного путешествия неожиданно явился мсье Дистрофф де Дюран (который вскоре сам покинет Россию).

— Всего лишь маленький довесок к вашему багажу, — сказал он, подмигнул дружески и засунул в карету пакет. — По приезде в Париж это может вам пригодиться.

— И что это такое?

— Планы новых российских крепостей, построенных в пику нам на побережье Черного моря, —